– Лиза, ты думаешь о Курте?.. Забудь его… Курта нет…

– Он умер?.. С ним что-нибудь случилось?.. Он женился, он полюбил другую?.. О, говори скорее, Игорь, не мучь меня.

– Нет, Лиза, Курт жив и здоров. Он не женился и, кажется, и не собирается жениться. Более того: я думаю, что он верен своей юношеской любви, то есть верен тебе, но он никогда на тебе не женится. Ты не узнаешь Курта. Он стал убежденейшим расистом. Он работает теперь на аэропланном заводе, где делают самые секретные части новых аппаратов. Ты знаешь Курта, и знаешь, что для него Третий рейх… Перед последним рейсом мы виделись с ним и говорили о тебе…

– Обо мне!..

– Он говорил о тебе с большой, искренней любовью. С обожанием… И он сказал мне: «Ты понимаешь, Игорь, что нужна жертва, и я готов на жертву. Я проверил себя: я люблю Лизхен, но я не могу на ней жениться, и я, вероятно, вообще никогда не женюсь. И, если я женюсь, то на немке. Этого требует чистота расы. Я больше всего, и только, люблю Германию и партию. И я должен для них пожертвовать своим личным чувством»… Так вот… мы считали Курта «шляпой», а он оказался сильнее нас всех…

Наступило молчание. Игорь сидел у открытого иллюминатора и смотрел на воду. Холодный воздух шел от реки. Чуть слышно плескали волны о высокие борта парохода… Игорь понимал, что нанес любимой девушке смертельный удар. Но это было нужно: решалась ее судьба, и, может быть, и его судьба решалась в эти скорбные минуты.

Едва слышно сказала Лиза:

– Я поеду во Францию. У меня есть долг перед моим престарелым отцом. Я должна ему помогать.

– Но, разве, Лиза, ты не знаешь?.. Ты не слыхала?.. Не читала?.. Твой отец…

В дверь постучали. От консула приехал чиновник, и Лизу требовали наверх, чтобы допросить ее и чтобы она заполнила особый опросный лист. Выходя из каюты, Лиза обернулась к Игорю и сказала с тревогой:

– Так что же мой отец?..

Началось это у Акантова с Пасхи.

Под Светлый Праздник Акантов пошел к Заутрене в церковь. Пошел больше по привычке. У него не было влечения молиться. За годы войны и смуты, за страшные эмигрантские рабочие годы незаметно отошел он от церкви. То некогда было, то чувствовал себя усталым, то не хотелось быть на людях. Церковь из потребности веры перешла понемногу в быт. Ходил, чтобы вспомнить прошлое, чтобы крепче почувствовать праздники.

Была прохладная ночь. Когда Акантов подходил к церкви, вся она, и наверху, и внизу, всеми узкими многостекольными окнами, блистала огнями, и толпы народа наполняли ее двор и стояли на узкой улице у церковной ограды.

Деревья подле церкви на дворе набухли почками, и от них и от земли шел сладкий аромат: весною пахло.

У входа и у ворот торговали свечами. Акантов не стал пытаться войти в храм и остался в притворе, в людской толчее. Через головы людей, ему было видно, как осветился храм блистающими огоньками, как эти огоньки вдруг разлили теплый розоватый свет на лица молящихся, как стали загораться свечки и по всему двору в руках у тех, кто остался там, и как зашевелилась толпа.

До него донесся возглас священника, потом чтение, потом мерное, торжественное пение; толпа колыхнулась, раздалась на обе стороны, и крестный ход, блистая золотом священнических облачений и митр, колышась хоругвями и сверкая иконами, стал выходить на двор.