Но судьба снова играет со мной. Играет, будто хочет довести до самого края. Хотя, кажется, тогда в деревне, я уже перешел черту. Но у Фортуны, видно, другое мнение на этот счет.
Утешает одно — Вар будет искать встречи со мной на поле боя. Он знает, что камень у меня. Не может не знать… Мы связаны с ним одной нитью. Наши пути переплелись так плотно, что один уже не может существовать без другого. Мы одно целое. У нас одна судьба на двоих.
Но долго это продолжаться не может.
Солнце клонится к горизонту, касаясь багряным боком частокола копейных наверший, ушедшего далеко вперед авангарда. Скорее всего, это последний закат, который я увижу. И не только я. Многие завтра будут мертвы.
Я стою на правом фланге передней центурии и наблюдаю за тем, как остатки нашей кавалерии пытаются выйти из боя и нырнуть за линию пехоты. Но германцы наседают плотно.
Переминающийся рядом с ноги на ногу Кочерга говорит:
— Гиблое дело. Сейчас они сомнут все левое крыло. И загонят его в болото. Тогда держись. Чего мы-то стоим, Гай? Надо перестраиваться.
— Успеем.
— Ага. На тот свет.
Кочерга сморкается в кулак и вытирает ладонь об тунику. Он считает себя выдающимся стратегом. Но чаще всего, давая советы, попадает пальцем в небо. Выше опциона ему не подняться.
— Ты бы шел на свое место, — говорю я ему. — Скоро начнется. У нас половина центурии зеленая, как лист по весне. Так что иди, подбодри их пинками под зад.
— Сейчас, сейчас. Оттуда же ничего не видно. Какого рожна не дают команду перестраиваться?!
— Успокойся. Коннице не пройти по болотам. Атака скоро захлебнется. Вот тогда германцы ударят в центр. А мы их встретим как следует.
Я слежу за ходом боя, выискивая в мешанине людей и лошадей человека, из-за которого оказался здесь. Но пока Вара не видно. Конечно, вряд ли он примет участие в атаке, заранее обреченной на провал. Нет, скорее всего он там, за грядой невысоких холмов, где скопились основные силы германцев.
Но все же я до рези в глазах всматриваюсь в мельтешащие фигурки людей, без пощады истребляющих друг друга в пяти стадиях от нас.
Все получается, как я и предсказывал. Кавалерия германцев начала скользить и вязнуть в болотистой, напоенной влагой земле. Союзники и вспомогательные войска, стоящие на левом фланге легиона, поднажали и отбросили германцев. Спустя какое-то время со стороны холмов раздался глухой грохот и завывания — германцы заколотили в свои щиты и загорланили боевые песни.
— Все, бегом на свое место, Кочерга. Сейчас они зададут нам жару.
Впереди послышалась протяжная команда:
— Лучники, то-овсь!
Тут же грохнули наши барабаны и трубы.
— Слушай меня, обезьяны! — крикнул я, перекрывая весь этот шум. — Если хоть один из вас вздумает подохнуть без моей команды, я сам спущусь за ним в Орк и сдеру с него шкуру! Все ясно?!
— Так точно, старший центурион!
— Держите ряды! Прикрывайте товарища слева! Следите за значками! И помните, что германцы умирают также легко, как и все люди!
Сколько раз я уже произносил эти слова? Десятки. Но привык ли я к ним по-настоящему? Нет. По-прежнему они звучали для меня тревожно, как холодный блеск копейного навершия на рассвете.