— Мне тоже. — Попридержав Куприянова слегка за плечи, начальник продолжил: — Не знаю, как тебе сказать, а потому скажу, как уж оно есть. Возможно, дело бы как-то и рассосалось, но в нем замешан Коробов. Сам знаешь, там, где он появляется, обязательно случаются какие-нибудь неприятности. — Лицо Степана мгновенно посуровело. — Это с его подачи.

— Понятно, — протянул Куприянов с некоторой ноткой обреченности.

— Даже не могу предположить, за что это он вдруг на тебя взъелся.

— Бабу не поделили, — почти весело отозвался Куприянов. Трудно было понять, то ли шутит разжалованный подполковник, то ли говорит всерьез. — Пойду я, товарищ генерал-майор.

— Удачи тебе.

По долгу службы Куприянову не однажды приходилось бывать в штабе контрразведки «Смерш», который размещался в двухэтажном добротном особнячке. Поговаривали, что прежде он принадлежал какому-то знатному князю, который, не успев эвакуироваться в двадцатом году, был повешен на воротах собственного дома. В свой первый визит в это здание знакомый контрразведчик показал Степану даже крюк, на котором вздернули угнетателя взбунтовавшиеся пролетарии. И всякий раз, проходя мимо дубовых двустворчатых ворот, Куприянов невольно поглядывал в сторону балки, из которой предостерегающе и строптиво торчал чугунный изогнутый прут. Эдакое неприятное напоминание о том, что в этом мире все крайне переменчиво.

Место темное. И если основательно поковыряться в истории, то отыщется не одно душегубство, совершенное в его стенах. Куприянову пришла в голову шальная мысль, не лишенная оснований, а что, если его… как того самого князя в двадцатом! В назидание, так сказать, личному составу. Подобную практику «Смерш» охотно использовал в тяжелые военные годы. Степана передернуло от подобного предположения, и он не без внутренней дрожи ступил на порог штаба.

Куприянов поднялся на крыльцо, прошел по длинному коридору, внутренне готовясь к самому худшему. Он мог привести немало примеров, когда люди навсегда исчезали в самых высоких кабинетах, а такие «черные дыры», как штаб военной контрразведки, способны втянуть в себя целую вселенную. Однако никто не хватал его за руки, не пытался остановить. Он был одним из многих, кто явился в полуденный час в штаб контрразведки. Проходящие мимо люди не обращали внимания даже на его офицерскую шинель с испорченными погонами. Дескать, каких только чудаков не бывает!

А вот и комната № 24. На первый взгляд ничем не примечательная дверь, покрашенная зеленой краской, таких на этаже находилось не менее двух десятков. Единственное, что отличало ее от прочих, так это кусок прямоугольного ватмана, прикрепленного к верхней половине двери. На нем черной тушью было написано: «Полковник Ершов А.А.».

Ершов — высокий тридцатилетний мужчина — умел расположить к себе и едва ли не на каждого, кто с ним общался, производил самое благоприятное впечатление. Куприянов знал его как любителя веселого застолья, ценителя крепкого слова и просто как хорошего товарища. Но вместе с тем ему было известно, что более крутого и решительного человека трудно было отыскать на всем Крымском побережье. Ершов всегда действовал жестко. И когда исполнял приказ № 227, командуя заградительными отрядами, и когда руководил депортацией крымских татар. Этот человек был на своем месте, и более достойную кандидатуру для такой должности подобрать было трудновато.