Якутенок сложил лист в четыре раза, сунул его в ящик стола, упер руки локтями в столешницу, подпер голову и принялся яростно мять пальцами виски. «Бред какой-то. Что делать? Думать. Думать, думать, думать. А чего тут думать? Дело пахнет висяком».

Вошел Саша Березин. Капитан поглядел на него устало:

– Ну, что там?

– Беляев Алексей Николаевич не привлекался. Проходил по делу Александра Берга.

Якутенок дернулся, как от пощечины. Шурик посмотрел на него с беспокойством.

– Чего там с этим Бергом? – поторопил Владимир Андреевич.

– Берг попал под трамвай. Беляев знал его, в деле фигурирует мельком. Присутствовал на опознании. Дальше. Дальше Беляев шел свидетелем по делу Конрада… Конрада… черт! Фамилия неразборчиво написана.

– Хрен с ней. Чего там было?

– Там этот с неразборчивой фамилией в лифте разбился.

– Как? – выпучился на Шурку Якутенок.

– Как-как, обычно, – хмыкнул Березин. – Маленький мальчик на лифте катался, все б ничего, только трос оборвался.

Якутенок поморщился:

– Хватит хохмить. Еще?

– Еще повесившийся психиатр. Северский его фамилия. Беляев был его пациентом. Проходил как подозреваемый, отпущен за неимением улик. Да, потом еще Беляев пытался вскрыть вены, в результате оказался в психушке. Псих.

– Труп, – поправил капитан, пожевал ус и добавил: – Он сейчас не в дурке, он сейчас в морге. Вот что, Шурик, покопайся еще. Мне нужно все, что накопаешь по Егору Донскому, Петру Зарубину. И еще проверь один такой клуб… сейчас я тебе все это на бумажке запишу, погоди.

– Кто там? – Голос осторожный, стариковский.

Якутенок звонил долго, за дверью было тихо, потом прошелестели шаги, и капитан понял, что его разглядывают через дверной глазок. Время шло, ничего не происходило, наконец из-за двери раздался этот боязливый вопрос:

– Кто?

– Капитан Якутенок, откройте пожалуйста. – Владимир Андреевич раскрыл удостоверение и продемонстрировал его глазку.

За дверью снова затихли, потом защелкали многочисленные дешевые замки, и дверь приоткрылась на длину цепочки. В промежутке между косяком и дверью показалось старческое лицо с трехдневной щетиной.

– Чего надо? – недружелюбно спросил старик.

– Я бы хотел поговорить по поводу вашего соседа. Конрада. Вы его знали?

– Поговорить, – проворчал старик. – Знал, конечно. А чего говорить? Это ж сколько лет прошло, как его нету.

– Дело в том, что ваш сосед всплыл у нас по одному свежему делу, – объяснил Якутенок. – И мне бы хотелось получить некоторую информацию. Может быть, удобнее было бы говорить не на лестничной клетке?

– Ишь ты, какой прыткий! – крякнул старик, но цепочку тем не менее снял. – Проходи.

– Чего про него рассказывать-то? – Михаил Васильевич – так звали старика – поставил чайник на старую замызганую плиту «Лысьва». – Жил себе мужик и жил. Потом взял да и помер. В лифте. Трос там оборвался, говорят. Я никогда вот в лифте не ездил, чего, у меня ноги, что ль, не ходят? А теперь и вовсе не рискну. Это ж так и угробиться недолго.

– Да я знаю, как он угроби… погиб. Мне другое интересно: как он жил? Богато? Куда ходил? Кто к нему приходил? Состоял ли в каком клубе или партии? Чем вообще занимался?