Шарль Бессон наконец перевел дыхание, но комиссару нечего было ему сказать.

— Вы хорошо устроились? — продолжал Бессон. — Вам дали хороший номер? Надеюсь, вы распутаете эту досадную историю? Утром вы поднимаетесь рано? Может, мне приехать к вам в отель к девяти часам?

— Если это вас устраивает.

— Благодарю вас. Еще раз примите мои самые глубокие извинения.

Выйдя из кабины, Мегрэ увидел, что Арлетта осталась в зале совсем одна. Стол, за которым она сидела облокотившись, уже убирали.

— Он говорит, что ему пришлось поехать в Дьепп.

— Она умерла наконец?

— Она болела?

— Уже лет двадцать, а может, и тридцать, и все говорила, что умирает. Шарль, наверное, доволен.

— Он не любил ее?

— На какое-то время он поправит свои дела — ему ведь достанется солидное наследство. Вы знаете Дьепп?

— Очень мало.

— Семейству Монте принадлежит примерно четверть всех домов города. Теперь Шарль разбогатеет, но все-таки ухитрится потерять и эти деньги в какой-нибудь шальной афере. Если только Мими ему не помешает — ведь, в конце концов, это ее деньги, а она, насколько я знаю, себя в обиду не даст.

Любопытно: она говорила обо всем этом беззлобно, в голосе ее не чувствовалось ни враждебности, ни зависти, словно рассказывала она о людях вообще, принимая их такими, какие они есть, и судила о них, как об экспонатах антропологического музея.

Мегрэ снова сел напротив нее, набил трубку, но не торопился раскурить ее.

— Вы скажете мне, когда я стану вам в тягость? — проговорила Арлетта.

— Вы как будто не торопитесь вернуться в «Гнездышко»?

— Нет. Не тороплюсь.

— Настолько, что согласны на любое общество.

Он знал, что дело не в этом. Начав рассказывать о себе, она, вероятно, не прочь продолжить этот разговор.

Но в этом большом зале, где погасили уже три четверти огней и прислуга давала понять, что они ее задерживают, трудно было возобновить разговор с того, на чем он был прерван.

— Может быть, пойдем еще куда-нибудь?

— Куда? Если в бар, то там мы рискуем натолкнуться на Тео, а я не хочу с ним встречаться.

— Вы еще любите его?

— Нет. Не знаю.

— Вы сердитесь на него?

— Не знаю. Идемте. Мы можем просто пройтись.

Они вышли. Была темная туманная ночь. Свет редких фонарей расплывался мерцающими кругами. И сильнее, чем днем, слышался размеренный шум моря, возвещавший шторм.

— Позвольте мне продолжить вопросы?

Она носила туфли на очень высоких каблуках. Ради нее он избегал улиц без тротуаров, особенно мощенных булыжником, где она могла бы вывихнуть лодыжку.

— Для этого я и пришла сюда. Рано или поздно вы их все равно задали бы мне, правда? Лучше уж со спокойной душой вернуться завтра в Париж.

Со времен юности не часто доводилось Мегрэ бродить вот так ночью по темным и холодным улицам маленького городка в обществе красивой женщины, и он чувствовал себя чуть ли не виноватым. Навстречу попадались лишь редкие прохожие. Их шаги слышались задолго до того, как из темноты возникал силуэт. Многие оборачивались вслед этой запоздалой паре; возможно, за ними наблюдали и из-за штор освещенных окон.

— В воскресенье, если я не ошибаюсь, был день рождения вашей матери?