— И давно вы недолюбливаете свою мать?
— С того дня, когда мне стало ясно, что она никогда меня не любила, что я была для нее обузой и, по ее мнению, испортила ей жизнь.
— А когда вы сделали это открытие?
— Еще девочкой. Впрочем, я ошибаюсь, говоря лишь о себе. Правильней было бы сказать, что моя мамаша никогда никого не любила, даже меня.
— И вашего отца тоже?
— Сразу же после смерти он был забыт навсегда. Попробуйте найти в доме хотя бы одну его фотографию. Вы только что осмотрели весь дом. Вы были и в комнате матери, вас там ничто не удивило?
Он постарался вспомнить, но признался:
— Нет.
— Это потому, что вы, наверное, не часто бываете в домах старых женщин. У них на стенах всегда развешана масса фотографий.
Она была права. Но тут он припомнил портрет, портрет старика в роскошной серебряной рамке на тумбочке в спальне.
— Мой отчим, — ответила она, когда он сказал об этом. — Но, во-первых, он все-таки бывший владелец «Жюва», а это что-нибудь да значит. И наконец, половину своей жизни он был на побегушках у моей матери и дал ей все, что она имеет. А мой портрет вы там видели? Или портреты моих братьев? У Шарля, например, страсть фотографировать своих детишек и рассылать фотографии родственникам. Мать складывает эти портреты в ящик вместе с огрызками карандашей, старыми письмами, катушками и прочей дребеденью. Зато на стенах дома развешаны ее собственные фотографии, фотографии ее автомобилей, замка, яхты, ее кошек, особенно кошек.
— Я вижу, вы действительно ее не любите.
— Кажется, я уже не сержусь на нее.
— Что вы имеете в виду?
— Это не имеет значения. Однако, если ее и пытались отравить…
— Простите, вы сказали «если»?..
— Предположим, что это моя манера разговаривать. К тому же о моей матери никогда ничего не знаешь наверняка.
— Вы намекаете на то, что она могла симулировать попытку отравить ее?
— Это выглядело бы неправдоподобно. Ведь яд оказался в стакане в достаточно сильной дозе — смертельной, и бедняжка Роза умерла.
— Ваши братья и невестка разделяли ваше, ну, скажем, равнодушие, если не неприязнь по отношению к матери?
— У них другие причины. Мими, например, не любит мать за то, что из-за нее мой отчим потерял состояние.
— И это действительно так?
— Не знаю. Бесспорно одно: он тратил на нее огромные деньги и как бы хотел поразить ее этим.
— Как складывались ваши отношения с отчимом?
— Почти сразу после замужества мамаша отправила меня в Швейцарию, в шикарный и очень дорогой пансионат. Сделано это было под предлогом, что мой отец болел в свое время туберкулезом и поэтому якобы необходимо было наблюдать за моими легкими.
— Почему же «под предлогом»?
— За всю жизнь я ни разу не кашлянула. Ее просто стесняло присутствие взрослой дочери. А может, она ревновала.
— К кому?
— Фернан Бессон старался баловать меня. Когда я возвратилась в Париж, мне было семнадцать лет, и он начал настойчиво обхаживать меня.
— Вы хотите сказать…
— Нет, не сразу. Когда это случилось, мне уже шел девятнадцатый год. Однажды вечером я одевалась, чтобы пойти в театр. Он вошел в мою комнату, когда я еще была не совсем готова.