Гуров занял место следователя, сказал:

– Ну, ты звал меня. Выкладывай.

– Лев Иванович, скажите, что за пацаны в МУРе обосновались? – Конкин возмущенно всплеснул руками.

– В МУРе, как везде, люди разные. А вы без эмоций, изложите факты.

– Третьего дня, в понедельник, – начал Конкин, – я зашел к знакомому, ныне покойному, вору. Мир его праху. – Он перекрестился. – Теперь наши дела отпали и не интересны. Ну, сидим, выпили. Я и не знал, что Муха, кликуха его, ширяется, наркоман то есть.

– Можешь не переводить, я понимаю, – усмехнулся Гуров.

– Вам бы не понять! Вы все понимаете, Лев Иванович. Да, время, поначалу не приметил, сейчас вижу. Виски-то у вас того, словно инеем припорошило.

– Это от безделья. Вы остановились на том, мол, не знали, что Муха наркоман.

– Не знал, мы корешами не были. Выпили бутылку на двоих, я принес. Как пузырек кончился, я говорю: двигай в палатку. А он, падлюга, отвечает, что обойдемся, так закайфуем. Достает пакетик с белым порошком, шприц, ну, я не вчера родился, говорю, мол, я не ширяюсь и не советую. Ну, он меня послал, приготовил дозу, ширнулся. Мне бы, мудаку... Простите, господин полковник.

– Двигай дальше. – Гуров закурил, дал сигарету Конкину. – Давай, давай, мне деньги платят за то, что я вас выявляю и задерживаю, а не исповеди выслушиваю.

– Сижу, не знаю почему. Муха захорошел, давай прошлое вспоминать. У нас были дела. Он одно вспомнил, на меня попер. Он тогда пятерик схлопотал. Тут попер, мол, я заложил. Муха мужик здоровый, схватил бутылку, я нож со стола, стыкнулись... Я ему аккурат в сердце угодил. Что точно в сердце, мне позже на Петровке сказали. А на хате, когда Муха завалился, я сначала к дверям, потом подумал, что на ноже мои пальцы остались, схватил нож и почему-то пакет с наркотой, говорят, с героином. Я хотел в ванную пройти, нож вымыть, наркоту в толчок спустить, только шагнул – дверь выбили, ворвались, меня в железо и на Петровку. Чего вам объяснять? Теперь вяжут торговлю наркотиками, ведь на пакете мои пальцы. И умышленное убийство, мол, доходы не поделили.

– Допустим, я верю. Чего ты от меня хочешь? Почему эту историю следователю не расскажешь?

– А чего ему рассказывать, когда он в бумажки муровские смотрит, мою биографию изучает. Доверие к человеку должно быть. Дай человеку, что положено, ему мало не покажется. Зачем навешивать?

– Ну а я-то здесь при чем? – Гуров погасил сигарету, поднялся, открыл форточку.

– Слушай, сыщик, ты человек с понятием. Сделай, что можешь, а я тебе наперед интересную вещь скажу. Сумеешь отблагодарить – сделаешь, не сумеешь – бог тебе судья.

– Ты не торопись, – сказал Гуров. – Ты наперед, и я наперед. Я в должниках ходить не привык. Я следователя знаю, он меня тоже знает. Мы вместе одно крупное дело разматывали. Так вот, я тебе говорю, следователь твой – человек тоже с понятием, считай, повезло. Я ему скажу, мол, тебя помню, твои показания в прошлом подтвердились. Я тебя выслушал и верю. А уж как следователь решит, я за это не в ответе. Годится?

– Годится, господин полковник!

– Тогда ты говоришь, я слушаю.