Потом я рассказываю о том, как Маура спасла меня. Но без подробностей о смерти Ривза. Я доверяю Оги мою жизнь, но не хочу ставить его в такое положение, когда ему, возможно, придется давать показания относительно того, что я сказал ему здесь. Проще говоря, если я не сообщаю Оги о том, что Маура застрелила Ривза, то Оги не сможет подтвердить это под присягой.

Я продолжаю. Вижу, что слова, как удары, ранят моего старого наставника. Хочу остановиться, дать ему передохнуть и прийти в себя, но это только ухудшит положение и будет совсем не тем, что он хочет. И поэтому я продолжаю избиение.

Я рассказываю о крике, который слышала Маура.

Я заканчиваю, Оги откидывается на спинку стула. Он смотрит в окно. Моргает пару раз.

– Значит, теперь мы знаем, – произносит он.

Я молчу. Теперь, когда мы оба знаем правду, можно ждать каких-то изменений в мире. Но человек продолжает есть свой огромный кусок пиццы. Машины продолжают идти по Брод-стрит. Люди по-прежнему спешат на работу. Все осталось таким, как было.

Ты и Дайана по-прежнему мертвы.

– Теперь все закончилось? – спрашивает Оги.

– Что закончилось?

Он широко разводит руки, показывает – всё.

– У меня нет такого ощущения, – отвечаю я.

– В смысле?

– Справедливость в отношении Лео и Дайаны должна восторжествовать.

– Мне послышалось, ты сказал, что он умер.

«Он». Оги не называет Энди Ривза по имени. На всякий случай.

– В ту ночь на базе были и другие люди.

– И ты хочешь поймать их всех.

– А вы – нет?

Оги отворачивается.

– Кто-то нажимал на спусковой крючок, – говорю я. – Возможно, не Ривз. Кто-то поднял их, уложил в машину. Кто-то вытащил пули из их тел. Кто-то бросил тело вашей дочери на пути и…

Оги морщится, его глаза закрыты.

– Вы и вправду были выдающимся наставником, Оги. Вот почему я не могу двигаться дальше. Это вы протестовали против несправедливости. Вы, как никто другой, настаивали на том, чтобы плохие ребята платили за то, что сделали. Вы учили меня, что если правосудие не торжествует, если никто не наказан, то мы никогда не достигнем равновесия.

– Ты наказал Энди Ривза.

– Этого недостаточно.

Я подаюсь вперед. Мы с Оги бодались столько раз, что и не сочтешь. Это он помог мне разобраться с моим первым «Треем», слизняком с яйцами, которого я арестовал за изнасилование шестилетней девочки, дочери его подружки. Меня засекли на несоблюдении процедур, и его должны были отпустить домой – назад к этой девочке. И вот мы с Оги остановили его.

– Что вы скрываете от меня, Оги?

Он роняет голову на руки.

– Оги?

Он трет лицо. А когда снова поднимает на меня взгляд, я вижу его красные глаза.

– Ты сказал, что Маура винит себя за то, что она побежала к ограде.

– Частично – да.

– Может быть, она сказала, что их смерть – ее вина.

– Она не виновата.

– Но она так чувствует, верно? Потому что, если бы она не напилась и не накурилась, если бы не побежала… она тебе так сказала?

– Вы к чему клоните? – спрашиваю я.

– Ты хочешь наказать Мауру?

– Что происходит, Оги? – Я смотрю ему в глаза.

– Хочешь?

– Нет, конечно.

– Хотя она, возможно, отчасти виновата?

– Она не виновата.