— Ты слаб в коленках, Макс. Смотри! — сказал Владька и скользнул вниз.

— Что скажешь? — Зеленин заглянул Максимову в лицо. — Зябко стало? Какая гармония, правда? А ты бы видел роспись внутри!

— Да, — проговорил Максимов, — сила! А такие детали на этом фоне тебе не кажутся лишними? — спросил он и показал в сторону Стеклянного мыса, где желтела горстка бараков и поднимались над лесом три башенных крана.

Зеленин засмеялся:

— Чудак! Приезжай сюда через три года, посмотришь, каким станет край.

Максимов взглянул на него:

— Через три года? Ладно, заеду.

«Через три года, — подумал он, — ты сам, рыцарь, забудешь эти благолепные места. Три года! Поступишь в аспирантуру — и все…»

Глубоко внизу махал рукой крошечный Владька. Саша тоже подъехал к краю. Алексей еще раз взглянул на церковь. Не хочется съезжать с холма, не хочется расставаться с простором и простотой. Он окинул взглядом горизонт, и ему стало досадно оттого, что он не увидит этот край весной, летом и снова зимой. А через три года? Кто знает…

Вечером они сидели в столовой. Алексей и Сашка играли в шахматы. Владька, сидя на полу возле печки, настраивал гитару и бурчал что-то себе под нос.

— Давайте хоть в кино сходим, — сказал он.

— Сегодня в клубе танцы, — пробормотал Зеленин. — Лучше послушаем радио, из Москвы будут передавать фестивальный концерт.

— Да ну? — воскликнул Карпов. — Замечательно! Пойдем на танцы.

Зеленин поднял голову:

— Вы пойдете без костюмов? Не в свитерах же!

— Тю! Здесь не пускают без фраков?

— Пускать-то пускают, но неловко же будет самому.

— Да, сгорю от стыда.

Саша неожиданно обиделся:

— Значит, если периферия, можно никого не смущаться? Разве в Ленинграде ты пошел бы на танцы в лыжных ботинках?

— Молчу, молчу, патриот круглогорский! Слышал, Макс, как взвился рыцарь?

— Через три года Сашка организует здесь клуб хороших манер, — беззлобно улыбнулся Максимов.

— А почему бы и нет? — с вызовом сказал Зеленин, — Через три года здесь будет настоящий город.

— Мечтатель ты, Сашка, — сказал Карпов.

— Ну, а дальше? — спросил Максимов. — Через три года ты уедешь отсюда или останешься?

Зеленин прошелся по комнате, зачем-то заглянул в окно, повернулся к ребятам и проговорил:

— Не знаю, мальчики. Я сейчас собираю очень интересный материал. Кажется, вытанцовывается тема. Напишу работу, а там видно будет. Если где-нибудь я буду нужен больше, чем здесь, тогда уеду. Если же нет, с радостью останусь здесь. Я полюбил здесь все. Вы усмехаетесь, думаете: вот, мол, какой правильный, какой газетный? Что ж, это — мое убеждение, что жить можно только так! Знать свое место в хороводе людей, чувствовать локоть соседа, мечтать, работать, любить. Чем же еще может заниматься человек в наше время?

— Пьянством, нытьем, обманом, спекуляцией, убийствами, — заметил Максимов.

— Это дела не нашего времени! — крикнул Зеленин. — Это то, что осталось, и то, что уходит, цепляясь и брызгая слюной.

Максимов кивнул. Он на такой ответ и рассчитывал.

— Мы люди социализма… — начал Зеленин, но в это время послышался стук в дверь, и вошла Даша.

— Александр Дмитриевич, с брандвахты прибежали… Да, кажется, начались…