— Это у всех бывает, — глухо ответил Зеленин, — но ведь у нас же есть, понимаешь ли, мужество!

— Зачем нам это мужество? Зачем нам все наши замечательные качества? Есть у Франса в «Восстании ангелов» такое… Кто-то зажигает спичку, смотрит на огонек и думает: может быть, в пламени этом миллионы галактик, несметное число звезд и планет, где расцветают и гибнут цивилизации, где проходят миллионы лет? Через секунду спичка гаснет, и в этих мирах разражается космическая катастрофа. Слышишь, Сашок? Это так непонятно, что руки опускаются.

Неожиданно Максимов услышал смех. Сначала неуверенный, хрипловатый, а потом раскатистый.

— Ой, Лешка, — задыхался Зеленин, — ну тебя к черту! Что же ты, предлагаешь, чтобы все жители земли тихонько легли, созерцали свой пуп и вздыхали над тайнами бытия?

Впервые в жизни Сашка попытался высмеять Максимова. Это было невероятно, но тот только виновато кашлянул и сказал:

— Конечно, чушь. Я сам понимаю. Глупо, смешно и до предела эгоистично. Несовременно. Но что делать? Во мне идет какая-то борьба.

Послышался голос Карпова:

— Эй, жалкие бюргеры! — Он вошел и бесцеремонно зажег спичку. — Бюргеры! Улеглись в такую ночь!

— Что ты предлагаешь? — деловито спросил Максимов.

— Я предлагаю легкой кавалькадой промчаться по окрестным весям и спеть серенаду Снежной королеве. А потом рыбку в проруби половить.

— Дельная мысль! — воскликнул Алексей и начал одеваться.

Ночь была сказочной, густо намалеванной чуть подсиненными белилами на черном фоне. Она ударила им в глаза, когда они выбежали на крыльцо, и потянула за ноги в свою глубину. Спустя минуту глаза привыкли и различили абстрактный орнамент лунного света на снегу, мелкую россыпь звезд, контуры домов. Максимов втянул носом воздух, почувствовал необъяснимый, таинственный запах весны. Он ощутил глубину ночи и необъятность земли, близость весны, близость любви и дальней дороги, ощутил свою молодость и силу.

Утром, в одиннадцать часов, когда они сидели за завтраком, зашел Зеленин. Он поднялся, как обычно, в семь часов и уже закончил обход больных.

— Привет, — сказал он. — Что собираетесь делать?

— Как что? Предем кататься.

— Завидую! А мне на прием идти.

— Ну-ну, — буркнул невыспавшийся Карпов. Саша смущенно потоптался, кашлянул и вздохнул,

— Очень интересные есть у меня больные, — промямлил он.

— Владя, передай-ка мне масло, — сказал Алексей.

— Такие сложные больные, вы себе не представляете!

— Что это там, шпроты? Давай сюда!

— Уверен, что любой стоящий врач заинтересовался бы этими больными.

— Шпрот, товарищи, любит, чтобы его ели с маслом.

— Вот, например, Иван Климаков. Очень странный анализ мочи, а клиники почти никакой.

— Налей-ка мне чаю, Владя, только покрепче.

— Очень странная моча, — безнадежно вздохнул Саша.

— Слушай, хозяин! — возмущенно сказал Карпов. — Может быть, теперь, к чаю, скажешь несколько слов про дизентерию?

— Чего ты хочешь, рыцарь? Говори прямо, — сказал Алексей.

— Я думал, — нерешительно протянул Саша и вдруг, будто набравшись храбрости, зачастил: — Может быть, посмотрим больных вместе, а, ребята? Так сказать, консультация столичных специалистов. Ты, Леша, как эндокринолог, ты же делал успехи в этой области, а Владик как высококвалифицированный хирург и уролог.