Ещё запомнился такой эпизод. Случился он тогда, когда фашисты уже драпали на запад. Наш отряд контролировал мост через Припять. А немцы надеялись пройти по нему без боя. И, чтобы избежать кровопролития, предложили откупной – машину сахара! Мы, естественно, согласились. Дефицитный продукт опять же раздали малоимущим.

25 декабря 1943 года три куреня (Голубенко, Орлика, Мазепы) принимали участие в акции, направленной против польских боевиков, в то время вырезавших целые украинские сёла. Преимущество в вооружении было на нашей стороне, но на подмогу противнику неожиданно подоспели немцы. В неравном бою у села Засмыки[62] полегло немало моих товарищей.

После того разгрома меня и ещё нескольких молодых парней направили в деревню Карпиловка Камень-Каширского района, где из нас стали готовить младших командиров – подстаршин УПА. Руководил подготовкой Рудый. В новогоднюю ночь (с 1943 на 1944-й) он выступил с речью:

«Друзья! На нас снова надвигается коммунистическое иго! Мы должны разойтись и оказывать сопротивление небольшими группами!»

Коммунистическая пропаганда долгие годы утверждала, что между руководителями УПА и фашистской верхушкой якобы существовали какие-то тайные договорённости. Мол, гитлеровцы бандеровцев не трогали, чтобы в тылу большевиков осталась хоть какая-то вооружённая оппозиция. Как бы не так! Перед тем как отступить с Волыни, оккупанты осуществили целый ряд репрессивных мероприятий против нашей организации. В ночь с 1 на 2 января 1944 года в лагерь УПА в Карпиловке ворвались немецкие танки.

Многих убило на месте. Остальные разбежались кто куда. Я же предпочёл вернуться в родное село. Вскоре в него вступили советские войска. Тех, кто был в УПА, сразу сдали «органам» сочувствующие граждане. Меня вызвали на допрос в НКВД. Конечно же, от всего отказывался. Говорил, что не принимал участия в боевых действиях, что был в Карпиловке на подготовке и не успел доучиться…

Не помогло!

Собрали нас 120 человек и перебросили под Ковель. Случилось это накануне Воскресения Христова. Вот мы и стали умолять командира, чтобы отпустил на праздник домой. Мол, завтра же вернёмся в расположение с горилочкой и харчами. Такой приём всегда действовал безотказно. Пришёл я в Мырин, вычесал вши, сижу, думу думаю… А тут врываются контрразведчики и кричит: «Сдавай, гад, оружие!» Оказалось, кто-то из наших по дороге домой нарвался на патруль и выдал меня. Я стал говорить, что никакого оружия не имею, что уже призван в Красную Армию и отпросился только на Пасху – но разве можно им что-то доказать? «Пошли с нами, бандера!» – и всё тут!

Погнали меня в Рутку Миринскую[63]. Как водится, избили, забрали хромовые сапоги. Трижды принуждали рыть яму под собственную могилу – но пронесло! Самой страшной оказалась «последняя попытка». Дали мне лопату и в сопровождении хозяйки повели в сарай.

«Тут копай!» – велела женщина.

Мысленно попрощавшись с жизнью, стал выгребать землю, пока не наткнулся на ящик с зерном. Вот что, оказывается, было нужно красноармейцам!

На следующий день таких, как я, арестантов, собрали на железнодорожной станции Повурск