Энджи кивнула. Надо же, чуть не забыла…
– И вам.
Ну теперь хотя бы понятно, почему она не любит Рождество, подумала Энджи, выходя в холодную ночь.
Воскресенье, 24 декабря
Поминальная служба по Мерри Уинстон проходила на мысе, далеко выдававшемся в море между двумя бухточками. Уинстон иногда приходила посидеть и посмотреть на океан.
По дороге на панихиду Энджи заехала к отцу. Выключив мотор, она некоторое время глядела на пустую скорлупу дома своего детства, на хранилище воспоминаний. Настоящих и поддельных. Лжи. Ложно понятой любви… Глубоко вздохнув, она выбралась из машины и достала с заднего сиденья большую плетеную корзину.
Ветер ерошил волосы и трепал пальто. Энджи поставила корзину на крыльцо и уже хотела уйти, когда дверь распахнулась.
– Энджи…
– Папа? Привет. – Энджи сунула руки поглубже в карманы. Джозеф Паллорино выглядел постаревшим. Он был в широких джинсах и своем огромном удобном свитере с кожаными заплатами на локтях. При виде отца, такого большого и знакомого, у Энджи перехватило дыхание, как от удара под ложечку.
– Я это… – Она поглядела в небо, будто некая торжественность могла помочь удержать все хотя бы так, как есть, или подсказать какие-то ответы. Из последних сил сохраняя самообладание, Энджи кивнула на корзину: – Я тут привезла тебе индейку небольшую и на гарнир кое-что. Ты когда вечером поедешь к маме… Санитарки сказали, что некоторые семьи привозят в Сент-Агнес праздничный ужин и делятся с остальными… – В горле встал ком – они втроем так хорошо сидели когда-то у праздничной елки! Но теперь ко всем воспоминаниям примешивалось новое чувство: что ее предали.
– Поехали со мной сегодня к ней, Энджи, – попросил отец.
Сжав губы, Энджи помотала головой:
– Не могу. Пока еще не могу.
Отец долго смотрел на нее.
– Мы ничего плохого не хотели.
Энджи кивнула, не вынимая рук из карманов.
– Я понимаю.
– Мы тебя любили и до сих пор любим.
Она снова кивнула. Холодный ветер бросил волосы в лицо.
– Мне пора ехать.
– Опять на работу?
– На панихиду. По подруге.
– Счастливого Рождества, Энджи.
– Спасибо. Пап, ты… ты береги себя.
Выступавший в море мыс был полон древней истории и высоких золотистых трав. Безмолвным часовым высился тотемный столб. Лысый орел со взъерошенными соленым ветром перьями устроился на столбе и озирал группку людей, собравшихся внизу. Энджи держалась чуть поодаль от других скорбящих.
– Листья не должны вянуть и опадать ранней весной, – сказал пастор Единой церкви, когда пепел Мерри Уинстон развеивали над морем. Ветер подхватил его и понес к бледному зимнему горизонту. – Зима не должна наступать раньше времени…
Пастор Маркус из «Харбор-хауса» тоже пришел на панихиду, и подруга Уинстон Нина, и еще несколько оборванных молодых женщин, потиравших носы и дрожавших от холода. Лео не приехал, вообще больше никого из полиции не было. И в этот проникновенный момент Энджи ощутила свое родство с этой пестрой компанией – она сейчас тоже до известной степени выброшена на обочину жизни и оставлена в одиночестве.
– …ибо нет ответа на смерть, особенно преждевременную, кроме как жить, жадно и страстно…