Поддаст мне Алёшка, и я ему поддам, потому что никакой разницы между собой и им я не вижу. Мы спим вместе, едим вместе, играем вместе и вот за конями идём вместе.

Коней этих, Лысуху и Гнедого, младший Кольча выводит со двора старшего Кольчи. Мы ждём у ворот. Кольча-младший даёт мне Лысуху. Я подвожу её к заплоту, взбираюсь на него и уж оттуда, сверху, ныряю брюхом на выгнутую широкую спину Лысухи. Она поводит левым ухом, недовольно косит на меня глазом и норовит поймать зубами за подшитый катанок. Я отдёргиваю ногу: шалишь, кобыла, не тут-то было.

Алёшка трусит впереди меня на Гнедке и хохочет-заливается – весело дурачку! Мы спускаемся по крутояру на Енисей. Кони скользят на облитой, заледенелой дороге, скрежещут подковами. Алёшка перестаёт повизгивать и хохотать. Кольча-младший показывает ему, чтоб он схватился за гриву Гнедка.

Лошади сами идут к длинной проруби, огороженной ёлками и пихтами. Енисей в огромных, сверкающих от мороза торосах. Самые высокие торосы на середине Енисея. Там лёд мчит так уж мчит, когда встаёт река. Забереги гладкие, ровно зализанные снежной позёмкой. Прорубь на широкой заторошенной реке – как живой островок, и к ней весело идут кони.

Прорубь, к которой мы подъехали, кругом занесена снегом. За ёлками и сугробами тёмная широкая щель. В ней клубится, бурлит тёмная вода. Что-то ворочается там, подо льдом. Лошади широко расставляют передние ноги, осторожно подходят к проруби. Я не дышу. А ну как Лысуха ухнет туда, в эту тёмную воду?! Конечно, Лысуха не пролезет в такую щель, но я-то запросто…

Лысуха пьёт, и Гнедко пьёт. У Алёшки испуганное лицо, и он уже, как видно, не рад, что пошёл за конями. И я не рад. А Кольча-младший держит обеих лошадей за оброти и протяжно, медленно посвистывает, и под этот свист Лысуха и Гнедко тянут, тянут воду. Вот они подняли головы, дышат, осматриваются. На тёмной морде Гнедка сейчас же белым светом загораются тонкие волоски. И у Лысухи тоже стекленеют от мороза волоски, торчат иголками.

Лошади ещё раз ткнулись мордами в прорубь и ровно бы с сожалением отвернулись.

Вот теперь-то наступило самое главное! Страшная прорубь осталась позади, и Кольча-младший, отломив ветку от ёлки, хлещет по заду Лысуху и Гнедка. Лошади берут в рысь. Нас с Алёшкой закидывает, и мы с трудом удерживаемся на конях. Мы скачем, испуганно ухватившись за гривы и оброти, а потом уж гарцуем смело, как будто балуясь. Ребятишки катаются на Енисее и завидуют нам. Некоторые даже бегут следом и кричат разные слова. А мы скачем, а мы скачем! Ещё до дому далеко, ещё только в переулок въехали, а я уж кричу что есть мочи:

– Деда, открывай ворота!

Алёшка тоже что-то кричит по-своему.

Дед распахивает ворота и машет, чтобы мы пригнулись, иначе сшибёт матицей ворот. К великому нашему удовольствию, лошади на рыси вбегают во двор, и тут мы получаем полную плату за все радости. Гнедко останавливается, за ним Лысуха, и сначала я, а потом и Алёшка летим через головы лошадей в снег и барахтаемся там, ослеплённые, задохнувшиеся. И пока выбираемся из сугроба, дед с ухмылкой уводит лошадей в тёплый двор. Кольча-младший запирает ворота и хохочет. Бабушка, глядя в чуть оттаявшее кухонное окно, тоже беззвучно трясёт головой. И мы начинаем похохатывать, будто и нам весело.