Любопытнее всего то, что Охлобыстин готов эту преемственность (и соответственно, известную герметичность современной русской культуры) признать и даже декларировать, а не отрицать – как долго и старательно поступали люди, которые всего лишь на несколько лет его старше. Эта та степень честности (или догадливости), из которой еще много всего интересного может произойти. Не исключено, конечно, что для талантливого мифотворца это не более чем очередной миф, который лишь по неосторожности слишком близко подошел к правде». Как видите, в «коммерсантовском» материале критик Лариса Юсипова поколенческий контекст постановки заметила, чего так хотелось авторам «Злодейки…», а особенно Гарику. Кстати, в одном из показов спектакля в эпизодической роли того самого «друга Вани», что приходит выбить долг, сыграл тогдашний главред «Коммерсанта» и старинный друг Миши Ефремова Андрей Васильев. Такие «свойские» вкрапления делали проект прямо-таки совсем «кумовским», что наряду с его эпатажными выразительными средствами (в «Злодейке…» еще и «казачий хор» регулярно пел и балаганил) нехило раздражало ортодоксов. Сукачев, Охлобыстин, Митта-младший, Ефремов-младший и его супруга (в то время) Женя Добровольская в главной женской роли. Сергей Шкаликов – звезда новой мхатовской плеяды, но раздолбай и опять-таки друг-собутыльник постановщиков – в одной из двух главных мужских ролей. Ну, что это такое для ревнителей мхатовских ценностей? Действительно «вторжение» в театральный храм! Горыныч, пожалуй, впервые по-настоящему почувствовал, что на той поляне, куда его сначала подсознательно, а потом и осознанно тянуло – театр, кино, режиссура, – все еще жестче, чем в рок-н-ролле. Он, впрочем, нисколько по этому поводу не роптал и не ропщет. Наоборот – радуется.
«Так складывается моя судьба, что мне позволено разнообразно реализоваться. При этом никогда лично не сталкивался с клановой борьбой, в том же театре например. Думаю, меня и Мишка от нее берег. Я приходил в театр, делал свое дело и уходил. Так потом и в «Современнике» было, где Галина Борисовна Волчек меня от всего ограждала и позволяла работать так, как мне удобно. И во МХАТе в середине 90-х тоже все обстояло, по крайней мере для меня, лояльно. Это некоторые журналисты или упертые фанаты могли высказывать какой-то негатив. А мы спокойно работали на новой сцене, которая до нас стояла темной и пустой. Просто черная коробка зала. И тут мы ее оживили. Вскоре мхатовские мэтры стали к нам заглядывать и восторгаться. Они умели ценить и понимать, что тут на самом деле создается и каково дарование того же Сережи Шкаликова или Жени Добровольской. И насколько необычна пьеса, которую мы ставим. Да, в чем-то скандальная, но интересная».
Аббревиатуру МХАТ любитель татуировок Горыныч мог смело тогда выбить себе хоть на груди, хоть на плече. У него многое сходилось к этим буквам. Первый серьезный опыт театральной режиссуры, первое исполнение на театральных подмостках в рамках спектакля песни «Нет не красотками…» на стихи Бодлера, подготовка к знаковому сольнику на основной мхатовской сцене, наконец, регулярные визиты в расположенный в здании театра клуб «Woodstock-МХАТ», открытый Алексеем Муленковым и Владимиром Булгаковым. Именно они владели уже упоминавшимся в этой повести первым «Вудстоком» на Люсиновской, где бухгалтером у них работала гариковская Ольга. «Когда Муля с Володей получили место во МХАТе, где прежде располагалась просто какая-то кафешка, они решили свой прежний клуб продать. И предложили нам его выкупить, «тем более что Ольга в нем все отлично знает». Я согласился. Да и цена была очень умеренная. Деньги, конечно, все равно пришлось занимать (почти все тогда в долг жили), но что-то и из своих сбережений добавили и приобрели Ольге собственный бизнес. В нашем «Вудстоке» мы снимали несколько сцен из «Кризиса среднего возраста». А в 1999-м его продали, чтобы закончить съемки фильма «Праздник».