Миша волновался. Это он первым заметил бочонок. Что же в бочонке? Миша присел на постели и попросил Гинзбурга, чтобы никто не заслонял бочонок от объектива приёмного аппарата.

- А-а-ах! - вдруг донёсся чей-то, как показалось всем, женский голос с моря. Все повернули головы.

Пока поднимали бочонок, «Урания» успела всё-таки обогнуть траулер, - не зря она была быстроходным судном. Скотт увидел бочонок и… Что сталось с этим холодным самоуверенным человеком, который так умел владеть собой! Он закричал, как истеричка, уронил бинокль в воду и упал на палубу, словно сражённый пулей.

Гинзбург и капитан переглянулись. Скотт обнаружил свою тайну. Так вот что, он искал, бочонок! В этом бочонке хранится, конечно, не тухлая солонина…

Один матрос поднял бочонок и снова положил.

- Ого, тяжёленькую добычу поймал наш «паук», - пошутил он. - Дайте скорее топор!

Через несколько минут обручи были сбиты, бочонок открыт. Он был полон золотых слитков.

- Что, что там, в бочонке? - крикнул Миша так громко, что отец прибежал из столовой.

- Что случилось? - спросил он.

- Золото, золото, золото! - прозвенел голос Гинзбурга. - Этого достаточно, чтобы вся экспедиция окупилась!

И Борин-отец увидел Гинзбурга, который держал высоко в руке сверкающий слиток золота.

- Пусть полюбуется мистер Скотт, - хохотали матросы.

А мистер Скотт уже пришёл в себя. Из-за борта появились сначала его руки со скрюченными пальцами, потом перекошенное от злобы лицо.

- Бандиты! Разбойники! Будьте вы прокляты! - ревел он хриплым голосом и вновь сполз за борт.

Смех матросов был ответом на этот истерический выкрик человека, потерявшего самообладание.

Скотта подняли и перенесли в каюту. Он прогнал всех и выпил целую бутылку рома. «Ром успокаивает нервы, как виски - приступы малярии», - так полагал Скотт.

- Бочонок… Мой бочонок… Золото… его вторично крадут у меня… О, проклятый Вильямс, проклятые большевики!… - И Скотт потерял сознание.

Ему чудились бесплодные пустыни, мулы, мешки с провизией, палящее солнце, проводники-индейцы, ножи, костры, прерии, горы… И Вильямс, толстый Вильямс… На привале он своей тушей придавил Скотта, и Скотт задыхается от тяжести тучного тела. Вильямс закрывает своим телом вход в пещеру, и Скотт задыхается. Вильямс хватает мешки с золотом и удирает на мулах, а Скотт бежит за ним по плоскогорью, безлюдному, как поверхность Луны, горячему, как раскалённая плита, и кричит: «Стой, стой, предатель!»

Эти крики разносились по пароходу. Матросы покачивали головами и говорили:

- Совсем свихнулся.

- Золото в голову шибануло, - заметил старый матрос. - Оно крепче спирта обжигает.

Через несколько часов Скотт приподнялся, облил голову холодной водой, посмотрел в иллюминатор, откуда был виден траулер, и процедил сквозь зубы:

- Однако не всё ещё потеряно, и… мы потягаемся, чёрт побери!

На пароходах советской экспедиции и в Москве, в штабе, радовались.

- Найдено золото! Но это лишь случайный подарок океана, - сказал Барковский. - Стократ краше и дороже золота то, что тайна Хургеса, очевидно, неведома Скотту и неизвестна никому за границей, кроме Кара и Азореса. А открытие Хургеса - ценнее золота.