– Европу хочу поглядеть, – болтал неугомонный Андрей. – Моя Настасья Даниловна много чудесного рассказывала о ней.

– Что же чудесного-то?

Гаврила Олексич настолько утомился от болтовни князя, что частенько подумывал, не напрасно ли он его пригласил сватом: дернул же черт за язык… Однако лукавить и подлаживаться он не умел, а потому быстро усвоил тон плохо скрытого раздражения и всегда – супротив. Что бы при этом ни говорил Андрей. Но князь был на редкость легкомысленным, чужого настроения не замечал, а свое скрывать не считал нужным.

– А то хотя бы, что города у них – сплошь из камня. А у нас только церкви, монастыри да хорошо, если крепости. Даже терема княжеские из дерева строим.

– Жить в каменных палатах не пробовал? Сыро в них. И душно.

– Зато снаружи – вид. Сразу видно: дворец. А у нас – просто большая изба.

– Зато коли сгорели при набеге, то отстроить заново да получше прежнего – неделя топорного стука.

– Зато у них неверующих нет. Чуть что – сразу еретиками объявляют, и – к палачу.

– Вот палачей у них хватает. Это ты точно сказал.

– Их вера народ вокруг государя сплачивает! – горячился Андрей. – А наша Церковь? Татарские руки лижет!

– Зато людей живьем не жжет. И к крестам не приколачивает.

Гаврила Олексич старался – по возможности, конечно – говорить спокойно и вразумительно, но Андрей разгорячился не на шутку:

– Ее отец князь Даниил Галицкий единения добивается. Единения всех славян для борьбы с проклятыми татарами!

– Чтоб католиков сюда запустить? Они живо Русь в свою поганую веру перекрестят.

– По доброй воле! По доброй воле только!..

Олексич не придал значения этому разговору: болтает влюбленный юнец, ну и пусть себе болтает. А потому и не пересказал его князю Александру, не желая огорчать его. А напрасно. Это были первые ростки того бурьяна, который с трудом, болью и кровью пришлось выкорчевывать Невскому с помощью острых сабель темника Неврюя.

Но то случилось не скоро: бурьяну суждено было еще прорасти. А дела текущие складывались пока вполне благополучно. Сватовство удалось на славу: и старый хозяин был счастлив, и супруга его в чувственный обморок упала от такого известия, и, главное, сама Васса разрыдалась восторженными слезами.

Да, все пока было хорошо. Яростная ссора братьев, после которой Невский, исчерпав все возможности вразумить Андрея, помчался в Орду, чтобы предупредить о готовящемся антитатарском восстании и попросить помощи против младшего брата, была еще впереди…

– В Каракорум поедешь ты, Орду. Так мы решили с советником, – Бату кивнул на скромно помалкивающего Чогдара. – Отдашь Гуюку самый низкий поклон, подтвердишь нижайшую покорность и скажешь, что я не смог приехать только потому, что заболел.

– Ты заболел, мой брат? – с беспокойством спросил Орду.

– Нет, – с неудовольствием отмахнулся Бату. – Я заболею, когда ты будешь поздравлять нового великого хана Гуюка после курултая.

– Хан Бату почувствует это, – счел нужным пояснить Чогдар.

– Ага! – согласился ничего не понявший Орду. – У меня хорошая память, и я все запомнил.

– Ты всегда был для меня примером, старший брат, – проворчал Бату. – Потом ты лично передашь Гуюку мой подарок. Хорошо бы сначала завернуть его в кошму, а потом развернуть перед великим ханом, чтобы она выкатилась к его ногам.