— Сними маску, — спокойно попросил Аристарх Павлович.

— Что? — не понял тот.

— Маску сними. Хочу в лицо тебе посмотреть.

Омоновец сунул наручники в карман бронежилета, вскинул автомат:

— Руки за голову! Вперед!

Аристарх Павлович положил руки на затылок и пошел к выходу. Шел и слушал: за взлетной полосой, возле бункера было тихо. Возможно, офицеры вовремя заметили ОМОН и бесшумно успели уйти. Вентиляционная шахта вряд ли известна милиции, к тому же, судя по действиям ОМОНа, они не знали, где, в каком месте находятся офицеры.

В голове вдруг забилась мысль — как узнали? кто донес? или выследили?

Всех вывели на рулежную дорожку и приказали сесть.

— Бетон холодный! — почему-то весело сказал один из слесарей. — Мы постоим, ничего!

— Сидеть! — толкнули его автоматом в живот.

Веры нигде не было, куда-то увели. Аристарх Павлович сел по-турецки, лицом в сторону бункера. Трое омоновцев остались возле задержанных, остальные разбежались в разные стороны.

— Можете объяснить, в чем дело? — спросил Аристарх Павлович.

— Молчать! — прикрикнул страж.

— Но вы же — люди, мать вашу… — Аристарх Павлович сжал кулаки. — Скажите по-человечески-то!..

— Кино снимают! — засмеялся веселый слесарь. — Скрытой камерой, чтоб как в самом деле. Потом еще денег дадут!

— В зубы тебе дадут, — отозвался другой.

— Не разговаривать! — бросил омоновец и, стянув маску на подбородок, закурил.

Аристарх Павлович, не скрываясь, рассматривал его лицо — простое, открытое, эдакий деревенский парень, румянец на щеках, только глаза слегка туманные, малоподвижные и будто неживые, как и руки в беспалых перчатках.

— На лицо — человек, — сказал Аристарх Павлович. — Откуда же зверство-то в вас?

Тот, что курил, словно и не слышал, лишь взглянул на своего товарища и указал большим пальцем в сторону Аристарха Павловича. Омоновец понял знак, выхватил наручники, скомандовал:

— Руки!

— Да не налезут, — сказал Аристарх Павлович, подставляя руки. — Один уже пробовал. Кандалы-то маловатые сделали, на интеллигентные руки.

— Молчать! — омоновец набросил клешни на запястья и, ловко подставив колено снизу, одновременно ударил по верхним скобам. Они захлопнулись, будто капканы, — всего на один щелчок, боль побежала по сухожилиям, как по проводам.

Но в следующее мгновение он забыл о боли. В стороне от бункера в конце взлетной полосы вдруг раздался зычный собачий лай и следом ударила автоматная очередь. Аристарх Павлович сначала даже не понял, что это выстрелы, — слишком игрушечно они прозвучали, словно палкой по штакетному забору. Однако омоновцы разом встрепенулись, как воронье на кроне дерева, напряглись с пружинной жесткостью, и вяловатые глаза заблистали.

А там, где протрещал автомат, после короткой паузы ударило сразу несколько короткими быстрыми очередями, и пустой осенний лес наполнился дробным эхом. Прикрепленная к плечу рация у курящего омоновца вдруг заговорила отрывисто, с каким-то торопливым испугом:

— Вижу одного, уходит, мешают деревья…

И потом сразу гомон голосов, механических, каркающих, все это сквозь автоматную дробь. К тому же внезапно затрещали автоматы в другой стороне, чуть левее бункера. Омоновцы, будто магнитная стрелка, развернулись на выстрелы, но тут же защелкало где-то на снятой железнодорожной ветке. Рация верещала от голосов, и разобрать что-либо было невозможно. Единственное, что улавливал слух — часто повторяющуюся фразу, что мешают деревья. Похоже, эти короткоствольные автоматы годились лишь для стрельбы в условиях города. Стрельба почти не прекращалась, кувыркаясь над лесом, и только уходила вглубь, делаясь еще более ненастоящей и неопасной. Однако стражники почему-то начинали нервничать. Они лишь переглядывались, и только один раз тот, что курил, сказал со злым отчаянием: