Я вспомнил, как Андреев невольно мне помог в деле с модельером Рейнаром, направив в дом, где был убит первый из «сестер». Сев напротив и поплотнее запахнув халат, я подробно описал и место трагедии, и внешность женщины, и даже трактир, в котором ее муж выпивал накануне своей смерти. И где потом мы разговаривали с сыщиком Архиповым.

— Вы не помните, как звали ту певицу, из-за которой заварилась вся каша?

— Мнимую любовницу мужа? — спросил я.

— Да.

Я невольно почесал затылок.

— Имя не помню. А фамилия какая-то смешная, казацкая.

В этот момент моя жена начала накрывать на стол.

— Глаша Козорезова? — спросил Лёня, как мне показалось, с некоторым удивлением.

— Похоже.

— Ну и ну!

— Знаете ее?

Андреев печально махнул рукой:

— И не спрашивайте. Появилась она недавно, но сделала фурор. Она… Она необычайная певица. И очень привлекательная женщина. Бриллиант, ценность которого очевидна. О Козорезовой много говорят, но никто не знает, есть ли у нее содержатель. И это только придает ей таинственности и привлекательности. Ведь как наша публика привыкла? Только появляется на сцене очередная красотка, как тут же находится какой-нибудь фрукт, миллионер, промышленник, заводчик или просто богатей, который заваливает ее цветами и подарками, возит по ресторанам, предъявляет друзьям и знакомым. А в данном случае… Ведь ничто так не привлекает, как красота недоступная, не правда ли, Владимир Алексеевич?

Я покосился на Машу.

— Поужинаете с нами, Ленечка? — спросила она, не обращая внимания на раскрасневшегося Андреева. — Правда, разносолов у нас нет, мы постимся.

— Так разве сейчас пост? — удивился Андреев.

— Гиляй решил немного сбросить вес, — улыбнулась ему Маша.

— Гиляй решил! — проворчал я. — Не слушай ее. Это она сама решила уморить меня голодом.

Андреев скептически осмотрел выставленную на стол тертую морковь (без сметаны и сахара!), вареную куриную грудку с отвратительными зелеными шариками брюссельской капусты и два кусочка подсохшего хлеба.

— Боюсь, что объем Владимира Алексеевича, — сказал он осторожно.

— Да что вы! — ответила коварная змея в виде моей супруги. — Это я вам положила. Ему порции полагаются в два раза меньше!

Но Андреев, рассыпавшись в тысяче извинений, по-рачьи задом выполз в прихожую и быстро оделся, заявляя, что только что плотно поужинал и теперь торопится в редакцию.

— Ну, что же, повезло тебе, Гиляй, — иезуитски произнесла Маша. — Не пропадать же добру. Уж потешь себя, ешь все. Но завтра — разгрузочный день. Хорошо? А то уже второй день на диете, но только, как мне кажется, без толку.

— Что ты, Маша, — как можно искреннее сказал я, — намного лучше себя чувствую. В голове — легкость, в конечностях — зуд. И еще, кажется, у меня растут новые зубы вместо выпавших. Очень чешутся — все время хочется что-то жевать.

— Дать бы тебе ложкой по лбу, как в лучших деревенских домах, — сказала Маша, — да ложки жалко, погнется.

— И долго ты меня мучить будешь? — спросил я жену.

— Пока сама не устану, — ответила она.

— И как? Ты еще не устала?

— Нет, — отрезала Маша. — Давай ешь! Или я подумаю, что ты где-то на стороне обедаешь!