— Знаете, — тихо продолжил я. — Если бы он умер, я бы сейчас вас тоже убил.

— Это который Захар Борисович? — спросил тихо, будто засыпая, Патрикеев.

— Следователь. Помните, он вас еще допрашивал.

— Друг ваш?

— Да, — ответил я спокойно. — Он мой друг.

Патрикеев открыл глаза и насмешливо посмотрел на меня.

— Вы за своего друга готовы убить. А я сам своих друзей и порешил. Хотя… Какие они мне друзья? Скорее — собутыльники. Вот с вами мы могли бы стать друзьями. Вы — интересный человек. Вы похожи на меня. А, Гиляровский? Нет у вас такого ощущения — что мы с вами могли бы стать хорошими друзьями? Вы ведь тоже любите свободу, я чувствую…

— Только не такую, — сказал я. — Мне теперь интересны только детали. Начнем с начала. Помните ту старую историю с «чашей Сократа»? Из-за чего все-таки случилась та дуэль?

— Перевяжите мне руку, что ли, — предложил Патрикеев, с трудом меняя позу. — А то я скоро кровью истеку и не смогу вам отвечать.

— Нет, — ответил я. — Вы можете убить меня, пока я вас перевязываю, и попытаться снова перелезть через стену. Так что мне удобнее спрашивать вас отсюда. Если вам надо, перевязывайтесь сами. Держите.

Я вынул из кармана платок, в котором Маша передавала мне жареные колбаски, и кинул его Патрикееву. Тот попытался поймать платок раненой рукой, но от боли дернулся и вскрикнул.

— Вернемся к интервью. Итак, «чаша Сократа»?

Патрикеев все-таки сумел схватить кончик платка и стал обертывать раненую кисть.

— Это старая история. Отец Егора был участником этих дурацких «секретных ужинов». Ну и по наследству его место перешло к сыну. А уж он вовлек и нас. Людей все равно не хватало. Поначалу мне показалось это действительно интересным — тайный суд, «иуды», чаша с ядом и все такое… Оказалось — ерунда. Просто сборище старых гурманов. Потом у нас случился спор… из-за бабы, конечно. Вот и решили пощекотать себе нервы, пошли в этот зал с портретами, налили вина. Горн там чего-то поколдовал…

— Да, он кинул слабительное, — сказал я.

— Ну и все, — ответил Патрикеев и, помогая себе зубами, затянул узел. — Еще бы ногу перевязать чем-то.

— Когда вы решили отравить Столярова, вы вспомнили про эту «чашу Сократа»? — спросил я.

— Сократа? Это Горн так ее называет. Я ее называл — «чаша Иуды». При чем тут Сократ, а? Конечно вспомнил.

— Кто вам дал яды?

— Ну… этот парнишка, помощник Паши. Мишель. Когда мне нужен был морфин для Глашеньки, я шел к Горну, а тот посылал меня к своему Мишелю. Мишель был дрянью. Он торговал наркотиками направо и налево. А Горну говорил, что продает только мне.

— Но как же он отдал вам яд, Патрикеев? — спросил я.

— А это после смерти Столярова. Мишель ведь был не дурак! Когда Горн рассказал ему про то, что наш Столя умер от чистого морфина, этот идиот при встрече прямо так меня и обвинил — мол, вы-с и убили! Я ему говорю — убил! Вот те крест убил! Но не только я, потому что и ты, милый мой, тоже убийца! Кто мне морфин продал, не ты ли? Он тут же в панику, а я его по морде — раз! И говорю — тащи мне еще что-нибудь из ядовитого. Тащи мне, брат, алкалоидов позлее.