Маленький француз указал Дрисколу на кресло у дальнего конца стола, а сам сел на стул у пианино.

Бут уткнулся носом в книгу, старательно делая вид, что он увлечен чтением, а Дженнингс демонстративно зевал. Когда Догерти, чтобы привлечь к себе внимание, сел на ручку своего кресла, все посмотрели на него затаив дыхание.

— Пора подвести черту, — уныло промолвил бывший боксер. — Мы нарочно ничего не рассказывали до твоего прихода, — повернулся он к Дрисколу. — Сейчас я поведаю о своих делах. Господь свидетель, мне очень жаль, что все так получилось. Может, я сделал ошибку, но мы только потеряли двести долларов…

— Давай, колись, — прервал его Дрискол.

Догерти взглянул на него, вздохнул и начал:

— Так не хочется об этом говорить. Да и нечего особенно рассказывать. Ровно в четыре пятнадцать я сел за пятый стол в заведении Вебстера на Тридцать шестой улице и купил стопку фишек. Я играл в течение часа, и мне везло. Я думал над каждым ходом.

Проигрывать мне было нельзя. Примерно к семи часам у меня было четыреста долларов, а передо мной высилась горка фишек высотой с хороший небоскреб.

Я играл в покер виртуозно, как никогда. Но фортуна начала от меня отворачиваться. Теперь карта мне не шла. Больше двух одинаковых я не получал, а этого никогда не хватит для выигрыша. Пару раз я пытался взять одну к четырем красным, но это не принесло мне удачи. Я молил, чтобы мне пришла хорошая карта, и пытался блефовать с одной или двумя, но т мою удочку никто не попадался. И вот, представьте, у меня было четыре дамы с одной маленькой на первом круге!

При этих словах все дружно простонали.

— И это меня прикончило. Я сопротивлялся как мог, но меня постоянно сбивали с ног. К четверти двенадцатого у меня было ровно пятьдесят долларов.

Вот они.

Догерти вынул из кармана пять десятидолларовых банкнотов, помахал ими и положил обратно. Все сидели молча. Потом все одновременно начали говорить.

— Ты хотя бы сохранил свои пятьдесят.

— Это покер есть дьявольский игра.

— Ну, кто следующий? Рассказывайте ваши истории.

Последнюю фразу произнес Дрискол.

Догерти кивнул на маленького француза.

— Я?! — воскликнул Дюмэн. — У меня еще хуже, чем у Догерти. Нишего нет, свои пятьдесят потеряль.

— Но как?

— Эти скашки на пони, — ответил Дюмэн, пытаясь изъясняться на скаковом жаргоне. — Мне быль нужен верняк, и крупный, но на него ставок не бывать. Мне хотелось поставить на Пимлико. Но на четвертый заезд я поставиль на Парсел-Пост.

— И какую ставку ты выбрал?

— Самую простую. Что она придет первой. Один мой друг получать телеграмма от ее владельца. Она должна была обязательно прийти первой.

— И, уверен, она рванула с места в карьер.

— Как это?

— Прискакала в одну секунду.

Француз с сожалением покачал головой:

— О нет. Она пришель последний.

Все рассмеялись, но Догерти их остановил и показал пальцем на Дженнингса. Ему хотелось поскорее со всем этим покончить.

— Я такой же классный игрок, как Дюмэн, — вздохнул Дженнингс. — Играл в ту же игру, что и ты, Догерти, и до этого думал, что у меня с покером — лады.

Но… Привет! Мои пятьдесят улетели так быстро, что я не успел сказать «гудбай».