Войдя в квартиру, она сняла шляпку, пальто и уронила их на кресло. Она устала, смертельно устала — и телом, и душой. Она хотела все обдумать, говорила себе, что ей многое надо понять.

За последние несколько часов мир, в котором она жила, сильно изменился. Но ни о чем думать она не могла. Она чувствовала только оцепенение, апатию и отчаяние.

Она обрела любовь, но что она утратила? Все остальное — в обмен на это. Но как она его любит!

Даже эта мысль была мучительной. Казалось, ее голова вот-вот лопнет. Слезы принесли бы облегчение, но их не было.

Лиля упала в кресло у окна и, плотно прижав руки к пульсирующим вискам, устремила невидящий взор в ночь.

Когда через восемь часов начало светать, она осталась недвижимой.

Когда Билли Шерман нанес визит детективу Баррету — краснолицему человеку с рыжими волосами — и услышал его слова: «Мы арестуем мистера Ноултона сегодня вечером», он понял, что все складывается как нельзя хорошо. Детектив Баррет был человеком, на которого можно положиться.

Но Билли Шерман никогда ни на кого не полагался. Он делал довольно распространенную ошибку, всех меряя по своей мерке, и в результате имел неверное представление о человеческой природе. В его видении мира все было поставлено с ног на голову, а его логическое обоснование тому выглядело примерно так: «Я — человек. Я — плохой. Следовательно, и все люди — плохие».

Мы достаточно часто слышим такие умозаключения, и нам, увы, приходится с ними мириться.

Шерман не заходил так далеко, чтобы вовсе не доверять детективу Баррету, но ему хотелось все увидеть собственными глазами, поэтому вскоре после шести часов вечера он расположился в подъезде напротив дома на Тридцатой улице, в котором жил Ноултон.

Пробыв там всего несколько минут, Шерман вздрогнул, увидев приблизившуюся и вошедшую в дом Лилю.

Он погрузился в продолжительные размышления, которые в итоге увенчались усмешкой. Он подумал: «Если ее тоже арестуют, тем лучше. Баррет хороший парень, и я смогу делать с ней, что захочу».

Вскоре в окнах квартиры Ноултона загорелся свет.

Занавески были задернуты, но человек на улице мог видеть ложившиеся на них тени находившихся внутри людей.

Вдруг две тени соединились в одну, и происходящее перестало казаться Шерману забавным. Кляня почем зря детективов за задержку, он, чтобы прийти в себя, прогулялся к углу дома. Вскоре он вернулся и вновь занял наблюдательный пост в подъезде.

После непродолжительного ожидания он увидел детектива Баррета с его людьми и с ликованием смотрел, как они входят в дом.

Опять ожидание — около часа, — и двое детективов вышли с Ноултоном. Это озадачило Шермана. «Куда, к черту, подевалась Лиля?» — пробормотал он. Затем подумал, что оставшийся полицейский вместе с ней ждет какого-то транспортного средства. Затем перед его удивленным взором предстала Лиля, которая одна спускалась по лестнице.

Она отошла на полквартала, когда Шерман выскользнул из своего укрытия и незамеченным последовал за ней.

На пароме он, чтобы не быть обнаруженным, поднялся на верхнюю палубу, будучи в полном недоумении, почему Лиля осталась на свободе и что значит это ее ночное путешествие. Осторожно выглядывая через перила верхней палубы, он видел каждое ее движение, потому что стоял прямо над ней.