— Только не поэтому, — сказала Лиля.

— Значит, я потерял свой последний шанс! — рассмеялся Ноултон. — Бог свидетель, больше мне нечем гордиться — за исключением того, что ты мой друг, — добавил он, вдруг посерьезнев.

Но Лиля, у которой было хорошее настроение, не оценила его юмор.

— Так я твой друг? — задумчиво спросила она.

— А разве нет?

— Я просто пытаюсь разобраться. Я ведь словно часть тебя. Когда ты весел, с тобой удивительно хорошо. А когда ты серьезен, то делаешься невыносимым.

Мне иногда кажется, что если бы я где-нибудь поучилась искусству щекотки, то могла бы заметно оживить нашу дружбу.

— Ты уже на ком-то практикуешься?

— О, на моей кошке — она такая важная, что ее просто нельзя не пощекотать. И если это действует на нее…

— Кошки никогда не смеются, — важно изрек Ноултон.

— Вопиющее невежество! — воскликнула Лиля, изобразив безмерное презрение. — Ты что, никогда не слышал о Чешире?

— О сыре?

— Нет, о Чеширском Коте из «Алисы в Стране чудес».

— Но это же сказка! А настоящие коты и кошки никогда не смеются. Отличие небольшое, но важное.

— Ну все равно, — вздохнула Лиля, — на тебя-то это должно оказать действие.

— Но почему ты думаешь, что я в этом так уж нуждаюсь?

Они потихоньку препирались, без особой страсти и смысла, пока такси не остановилось у ресторана.

После ужина молодые люди пошли на концерт в одном из роскошных залов. Программа была короткой, и они приехали к Лиле в половине одиннадцатого, а в их сердцах звучала магическая музыка Гайдна.

— Еще рано, — обернулась Лиля в дверях. — Ты не зайдешь и не почитаешь мне что-нибудь? Или мы просто поговорим…

Ноултон сказал, что у него в полночь деловая встреча и в его распоряжении лишь час свободного времени, он хотел бы провести его с ней больше, чем с кем-либо еще, и если она уверена, что он не будет ее раздражать…

— Заходи, — улыбнулась Лиля, начиная подниматься по ступенькам.

Ноултон последовал за ней.

Они поговорили о концерте. Потом Ноултон прочитал ей отрывок из «Отгона Великого»[5]. Лиля в это время полулежала в кресле с закрытыми глазами.

Он то и дело останавливался и тихо спрашивал: «Ты не спишь?» Лиля приоткрывала глаза, улыбалась ему и отрицательно покачивала головой.

Его тихий голос наполнял комнату музыкальными интонациями Поэта чистой красоты.

В конце второго действия Ноултон посмотрел на часы и вдруг захлопнул книгу, обнаружив, что в его распоряжении остается лишь двадцать минут, чтобы добраться до нужного района.

— Ты что, собираешься заняться продажей своих участков? — спросила Лиля, поднимаясь с кресла. — В такой час?!

Ноултон ничего не ответил, схватил свое пальто и шляпу и пожелал девушке доброй ночи. В дверях он обернулся. Теперь в его голосе появились новые нотки — серьезность и нежность:

— Завтра я тебе кое-что скажу. Трудно было удержаться, чтобы не сказать тебе это раньше, но думаю, что у меня не было на это права. Теперь же, слава богу, я стану свободным. Но я не хочу ждать до ужина. Ты не пообедаешь со мной?

— Да, — просто ответила Лиля.

— Я зайду за тобой в «Ламартин» к двенадцати, если это не слишком рано. До завтра — до обеда.