Толпа их била, волокла к берегу, ставила в ряд. Грянул залп. Поставили ещё ряд, ещё раз грохнули.

– А теперь – в окопы! Вы понимаете, что вы натворили? Это же измена Родине, понимаете? Измена! Родине! Я надеюсь, сегодняшнего урока вам хватит, и в следующий раз вы сами разберётесь с паникёрами и падлами изменниками. Давай, мужики, занимайте окопы! Немец бит нами сегодня, но не добит! По местам!

Толпа стала таять в темноте. Я сполз по броне на горячий капот бэтээра. Руки Громозеки подхватили. Как ребёнка, он отнёс меня в броненутро ленд-лизовского аппарата.

– Поспи, командир, – буркнул он.

Я лежал на свёрнутом брезенте. Докторша сидела в другом углу, сжавшись в комок, уставившись невидящим, немигающим взглядом в одну точку. Эх-хе-хе!

Будь проклята война! И все её зачинщики! Разве она должна была заниматься массовыми казнями? А я? Разве я должен был? Она должна лечить людей, я – чинить дорогу. А вот крошим с ней из пулемёта своих соотечественников, вся вина которых в нестойкости их психики.

А ведь завтра они снова побегут. Они бежали от немца до этого моста, сегодня пытались сбежать от моста. Как увидят вживую танки с крестами, опять побегут. От немца или к немцу – сдаваться.

Нет, я всё правильно сделал. Как я ненавидел в той жизни подобных! Их там тоже было море, только они так контрастно не проявлялись. И здесь их полно. Они никогда не будут сражаться. Ни за Родину, ни за свои никчёмные жизни. Они будут только ныть и ныть. И гадить. И требовать. Требовать защиты, заботы, высокого уровня жизни, теплых просторных домов, шикарных машин, ровных дорог, но никогда палец о палец не ударят, чтобы эти дома построить, дороги проложить, машины изобрести. Они будут лишь требовать. У них есть «право», и это право им принадлежит по «праву рождения». Просто так. За то, что они такие все исключительные и замечательные, тонкие, ранимые натуры. Они созданы для творчества. Хотя даже творчеством не занимаются. Они ни на что не способны. Паразиты. Крысы!

И хрен бы на них! Но этих паразитов слишком много. И все они чьи-то дети, братья, сёстры. Так что дустом их не потравишь. Но и прокормить такую жрущую и гадящую ораву нереально. Должны были появиться, и появились, парни в кожаных плащах с «чистыми руками, пламенным сердцем и холодным разумом» и своей несгибаемой волей заставить этих крыс работать и вычистить всё, что они загадили.

Появились и заставили. Представляете, как они их ненавидели! Как сейчас ненавидят меня за то, что я их заставил защищать свои жизни. Как они ненавидели всю эту эпоху – сталинскую эпоху, за то, что тут их назвали тем, кем они и были – паразитами, их заставили работать, защищать страну, не дали им властвовать и самовыражёвываться. От одного упоминания имени дедушки Ёси их начинало трясти. Так сильно, что трясло и их детей, и их внуков.

Под такие вот размышлизмы я и уснул. И не почувствовал, как Громозека дождался своей очереди и перегнал БТР через мост на восточный берег.

Разбудил меня рёв пикировщиков и взрывы бомб. Утро опять началось стрельбой.

– Бегут, суки, опять бегут! – орал снаружи Громозека.