Обе пушки были раздавлены. На одной из них застыл Pz-III, перед огневой горел ещё один. Тела батарейцев лежали там же, где им предписывало боевое расписание. Никто не побежал, никто не спасся. Я подбежал к орудию, перевернул тело лейтенанта, которому танк переехал ноги. Он был жив ещё. Искусанные в кровь губы расплылись в растерянной улыбке:
– Командир, я танк подбил! – прохрипел он и испустил дух. Это его первый бой. И последний.
Я не смог сдержать себя в руках. И плохо запомнил, что было следующие несколько минут. А ребята, когда я их спрашивал, отводили глаза. Очнулся я связанным в «Единороге». А садист Громозека лил мне на голову ледяную воду из брезентового ведра.
– Оклемался?
Я его искренне послал.
– А, – многозначно протянул он, – лаешься. Там командиры собрались. Что им говорить?
– Развяжи, сам скажу!
Когда он меня развязал, то оказалось, что мои кулаки разбиты и сильно болят. Я вылез из «Единорога», исподлобья оглядел собравшихся, прервал доклад о состоянии подразделений, посмотрев на часы. Эх, не вовремя я выпал из реальности!
– Времени мало, мужики. Чую я, что летят уже сюда стервятники по наши души. Поэтому в темпе собираемся и валим. В первую очередь раненых. А трофеи – в последнюю. Поджигайте всё. Дым нас укроет. И быстро! Каждая секунда против нас. Бегом! Кадет, погоди! Где этот наш спец по радиоглушилке? Живой?
– Живой. И бандура его цела.
– Как увидите самолёты, пусть сразу врубает. Хоть чуть им помешаем, всё нам шанс. Понял?
– Так точно!
Сапёры бросили минирование, занялись поджогом битой техники врага. Чтобы уж наверняка не восстановили. Только в переплавку.
По одной, по две, в связке, машины уходили на восток. К исправным боевым машинам цепляли битые или трофейные. Последними уходили «Единороги», «Егеря» и казаки. Уходили под завывание пикировщиков и под бомбами. «Фениксы» усердно старались отогнать самолёты от нас, но не слишком успешно. Потеряли ещё один «Единорог», третий. Один, правда, БРЭМ утащил. Может, и восстановим. А вот два разбиты полностью. Последний сначала прошили из авиапушки, а потом и бомбой накрыли. Из расчёта спаслись наводчик, пулемётчик и мехвод. Я их подобрал на ходу прямо перед попаданием бомбы. Громозека вел машину виртуозно, постоянно меняя направление, змейкой. Он нас и спас.
Влетели в «зелёнку». «Лапотники» повыли ещё над нами да отстали. Полетели добивать посёлок. Из него по ним хотя бы никто не стрелял. Героически разбомбив посёлок, они убрались восвояси. А мы стали окапываться. И приводить себя в порядок.
Испытание людей. Перекур
– Сильно нас немец потрепал, – поделился я с приехавшим с последней батареей «Единорогов» начштабом.
Он удивлённо глянул на меня:
– Вы фактически одной батареей и одной усиленной ротой смогли разгромить передовой отряд противника. А там не меньше сводного механизированного батальона было и до двадцати танков. Это же отличный результат! Докладывать буду в штаб армии, не поверят. Скажут, приписками занимаемся.
– Погоди, там крутился паренёк с «лейкой». Всё фотографировал, – вспомнил я, – надо его на шпионство тряхануть. И фотодоказательствами разживёмся. И ещё. Пусть всю нашу битую технику снимет. Надо мелом написать, чем бито, и зафоткать. И на завод отправить. В КБ, Астрову. Пусть статистику собирают. Этого, как его, Гинзбурга привлеки. Мы же не только боевой полк, но и испытательный. Представляешь, в техзадании записано чётко: лобовая броня «Единорога» должна выдерживать снаряд 37 мм Пака. А меня сегодня «двойка» прошила в трёх местах из 20-мм автомата. Из семи попаданий – три пробоины. Мехвода и наводчика потерял. И сам жив остался лишь благодаря глазастому Громозеке. Одна пробоина прямо против моей груди. Не упал бы на дно за секунду до удара – каюк!