Дигби закатывает глаза:

– Нет.

Он поворачивается и уходит, явно довольный тем, что я не собираюсь устраивать очередную истерику и крушить комнату.

– О, брось, всего разочек? – кричу ему вслед, но Дигби продолжает идти, как я и предполагала. От этого я улыбаюсь чуточку шире.

Оставшись одна, я сажусь и вздыхаю, глядя в разбитое зеркало. Отвлекающая шутливая беседа с Дигби теряет свою силу слишком быстро. Я смотрю в три своих отражения, а потом принимаюсь за дело. Осторожно вожу лентами по ноющей коже головы, чтобы заплести волосы. Воображаю себя солдатом, надевающим латы.

Во всяком случае, я знаю, что сейчас, при дневном свете, мне ничто не угрожает. Время у меня еще есть.

Но сегодня вечером, как только сгустятся сумерки и в небе зажгутся звезды, я буду играть роль любимого питомца царя Мидаса. От меня ждут хорошего поведения.

Но один вопрос весь день не дает мне покоя. Что произойдет, если я ослушаюсь?

Я неторопливо расчесываю и заплетаю волосы. Делаю все нарочито медленно, словно смогу оттянуть уготованную мне долю, если буду двигаться с черепашьей скоростью. Я притворяюсь, что не пытаюсь отсрочить неизбежное.

В жизни так легко притворяться. И можно делать это так искусно, что даже начнешь верить в собственный обман. Все мы актеры, стоящие на постаменте в центре внимания, и играем роль, которая помогает нам пережить день и засыпать по ночам.

В эту минуту я совершаю привычные действия и не разрешаю себе думать о том, что ждет меня сегодня вечером. Но мое тело знает. Это ощущается по скованности в груди, по затрудненным вдохам.

Я пытаюсь чем-нибудь отвлечься, но играть на арфе да шить слишком долго не получается, потому как вскоре начнешь сходить от скуки с ума.

Наступает момент, когда меня охватывает такая тревога, что я начинаю расхаживать в клетке по кругу. Из-за решетки я, наверное, напоминаю взволнованного тигра, который мечется в своем вольере.

Светлая сторона? Ожог на руке болит уже не так сильно. Посреди ладони у меня небольшой порез, из-за которого золотистая кожа потеряла привычный холодный блеск и выглядит скорее оранжевой. Живот еще болит, но кожа головы уже нет… если только ее не трогать.

Выглянув из единственного окна в комнате, вижу только яростную вьюгу, бросающую на стекло снежное конфетти. Уже почти стемнело. Жаль, что я не могу привязать солнце к небу, но желания загадываются на звезды, и я, как ни крути, вряд ли их увижу.

Войска Фулька и Мидаса уже должны были подойти к границам Четвертого королевства. Можно сходить в библиотеку, чтобы убедиться в этом лично, но там я меньше всего хочу сегодня находиться.

Я по-прежнему считаю безумием идти в атаку на владения короля Ревингера. Мидас не только нарушает многовековой мирный договор, но и про Ревингера нельзя сказать, что он наделен великодушием и добротой. Его неспроста прозвали королем Ротом, и дело не только в его силе насылать смерть и разложение. Поговаривают, что его порочность коробит всех приближенных.

Его владения – земля губительной коррозии, но еще здесь он позволяет царить беззаконию. С помощью своей силы Ревингер может уничтожить все, что только пожелает. Урожаи, животных, землю, людей… но я считаю, что худшее зло – его не знающая границ жестокость.