Обоим.

Тимур замялся, повеление показалось ему необычным. К святому отшельнику человек является, чтобы побеседовать с ним с глазу на глаз. Разве возможно открыть душу в присутствии совершенно чужого человека, да ещё, кажется, и недружественно настроенного?

Молчаливый соперник Тимура, судя по всему, придерживался такой же точки зрения, был обуреваем теми же сомнениями. Поэтому он тоже остался на месте.

Обрушивая зыбкое равновесие их сомнений, изнутри раздалось повторное повеление:

   — Войдите же! Оба!

Приподняв тростниковую занавесь, сомневающиеся вошли.

Пока глаза привыкали к густому полумраку, Тимур пытался освоиться в пещере посредством своего звериного нюха. Множество различных запахов хлынуло к его ноздрям, отталкивая друг друга. Пахло благовониями и человеческим потом, старыми пыльными шкурами и мёдом, сухими горными травами и горелой костью. Пахло ещё чем-то необъяснимым и волнующим — это был запах отшельничества.

Постепенно становилось понятно, что в пещере не так уж темно. И можно уже было рассмотреть в глубине её каменный горб, покрытый медвежьей шкурой, на этом горбу сидел человек, облачённый в шкуры, так что при смутном освещении казалось иногда, что он сливается с шерстистым выступом, на котором восседает, и с полумраком пещеры, из которого проступал неясным силуэтом.

Горделивые гости, не сговариваясь, опустились на колени и одновременно произнесли:

   — Мир дому твоему, Амир Халал!

   — Подойдите ближе.

Они подошли.

Тимур, снова встав на колени, попытался посмотреть в глаза хозяину пещеры, но сделать это было невозможно: под меховым колпаком, в том месте, где должны были бы находиться глаза, не было ничего, кроме тьмы. Тимур отвёл взгляд, и какая-то неодолимая сила заставила его пасть ниц, почти касаясь лбом мощных чёрных пальцев на босой ноге святого отшельника. Вслед за этим он почувствовал, что ни спину ему медленно легла рука пещерного старца. Она была тяжела и становилась всё тяжелее. В какой-то момент Тимуру показалось, что это сама гора перенесла силу своей тяжести при помощи этой руки ему на спину. Тимур забыл, зачем сюда явился, о чём он хотел попросить этого человека, он забыл, кто он и откуда, и мечтал только об одном: чтобы эта непонятная и непереносимая тяжесть свалилась с его плеч. И голос его бессловесной молитвы был услышан.

Вдруг стало легко.

Тимур продолжал прижиматься лбом к своим брошенным на камень ладоням, но уже понимал, что самое страшное миновало и он может распрямиться, когда захочет.

Под сводами пещеры раздался голос Амир Хал ала. Он был такой тяжёлый и низкий, что казался принадлежащим не человеку, а самой горе.

   — Встаньте.

Явившиеся в пещеру остались лежать.

   — Встаньте, и я дам вам совет.

Явившиеся в пещеру распрямились, оставшись сидеть на корточках.

   — Тебя зовут Тимур, сын Тарагая.

   — Да, святой отшельник.

   — Тебя зовут Хуссейн, сын Казгана.

   — Да, святой отшельник.

   — Ты бежишь в горы Бадахшана, Тимур, сын Тарагая.

   — Да, святой отшельник.

   — Ты тоже хочешь скрыться в горах Бадахшана, Хуссейн, сын Казгана.