Мериме медленно покачал головой и ответил:

– Сомневаюсь. Скорее уж в Петербурге. Если хотите, я составлю список реактивов, а вы проверите, продаются ли они в округе.

– Давайте.

Мериме сел за стол, взял лист бумаги, придвинул к себе чернильницу, обмакнул перо и начал писать. В морге воцарилась тишина.

– Во всяком случае, версия о непреднамеренном убийстве отпадает, – заметил я, чтобы нарушить ее. – Если, конечно, злодей и в самом деле предварительно смазал клинок, чтобы отвести от себя подозрение.

– Да, – согласился Мериме, не прекращая писать. – Но если орудие убийства деревянное, то это могло быть что угодно. Хоть обломок старой мебели, валявшийся на земле. В таком случае преступление было совершено, скорее всего, спонтанно.

– Этот пожар совершенно некстати. Он оттянул на себя всех людей. Из-за него у меня связаны руки, и я вынужден бездействовать.

– Пожар всегда некстати, – отозвался доктор, встал и протянул мне исписанный листок. – Вы, между прочим, до сих пор не рассказали, что выяснили за день. Почему бы нам не прогуляться и заодно не обсудить все на свежем воздухе?

Я с радостью согласился. В морге было прохладно, но пахло отвратительно.

Мы вышли на улицу, доктор запер дверь. Уже совсем стемнело, и луна ярко сияла на черном небе. Перекликались псы.

По дороге я рассказал Мериме обо всем, что узнал за день, в том числе и об имении Вышинских. Доктор слушал меня внимательно.

Когда я закончил, он некоторое время задумчиво молчал, потом спросил:

– Петр Дмитриевич, а вам не кажется, что в свете сведений, добытых вами, возникновение пожара выглядит довольно подозрительно?

– Вы хотите сказать, что это поджог?

Мериме кивнул.

– Именно.

Я был удивлен подобным предположением. В наших деревнях – да и уездных городах – пожары не редкость. Случается, выгорают целые улицы. А уж при такой-то сухости…

– Но зачем палить харчевню?

– Не знаю. Но там, где мы трапезничали, над камином висел портрет Вышинских. А теперь он сгорел, я полагаю.

– Ну и что? Кому до него дело?

Мериме пожал плечами.

– Вы приехали расследовать убийства, заинтересовались картиной, и вот ее уже нет.

– Подозреваете в поджоге Бродкова? Что такого важного для меня могло быть изображено на портрете?

– Вы хорошо его рассмотрели?

– Я не обращал внимания на детали. Больше на лица.

– Ну, конечно, – доктор усмехнулся. – Уверен, Виолетту вы запомнили лучше всех.

– Вовсе нет. Отца и мать… – Я осекся и встал посреди дороги.

– Что с вами? – спросил Мериме, оборачиваясь.

– Когда я был в морге, женщина, которую никто не смог опознать, показалась мне знакомой. Теперь я уверен в том, что на портрете было изображено именно ее лицо. Это Марина Вышинская!

Доктор заметно вздрогнул.

– Не шутите так, господин Инсаров, – сдержанно сказал он.

– Говорю вам!

Мериме положил руку мне на плечо и проговорил:

– Вы увлеклись. Люди не умирают дважды, а та особа, о которой вы говорите, ушла из жизни около двухсот лет назад. Идемте, я дам вам успокоительное и что-нибудь укрепляющее.

Я не сдвинулся с места и заявил:

– Конечно, это звучит абсурдно, да и художник мог рисовать не совсем точно, однако сходство просто поразительное.