– Ты получишь его обратно.

– Когда?

– Как обстоят дела с обвинениями?

– Медленно.

– Но верно?

– Не слишком. Есть хорошие новости, и есть плохие.

– Тогда начни с плохой.

– Едва ли ФБР захочет отступиться. И нет сомнений, что Министерство обороны сотрудничать не станет.

– Из-за тех трех парней?

– Они уже отстранены. Судя по всему, они получили ранения. У одного сломан нос, у другого рассечена голова. Но их заменили. Однако Министерство обороны жаждет крови.

– Лучше бы сказали мне спасибо. Им не помешает любая помощь.

– Дела так не делаются. Идет борьба за сферы влияния.

– Давай хорошую новость.

– Мы полагаем, что полицейский департамент Нью-Йорка готов отказаться от обвинений по поводу эпизода в метро.

– Потрясающе, – сказал я. – Это вроде как аннулировать штраф за парковку Чарльзу Мэнсону.

Сэнсом промолчал.

– А как обстоят дела с Терезой Ли и Джейкобом Марком? И Доэрти? – поинтересовался я.

– Они вернулись к работе. Им также вручили федеральный документ, в котором говорится, что они помогали расследовать некое дело, связанное с государственной безопасностью.

– То есть с ними все в порядке, а со мной – нет?

– Они никого не били и никому не наступали на больную мозоль.

– Что ты собираешься сделать с флешкой, когда получишь ее обратно?

– Сначала проверю, что там, и, если ошибки не произошло, раздавлю ее и сожгу, пепел разотру в пыль и спущу в восемь разных унитазов.

– А если я попрошу тебя этого не делать?

– Почему?

– Я расскажу позже.

Был конец дня или ранний вечер – тут все зависит от точки зрения. Но я только что проснулся и решил, что пришло время завтрака. Я позвонил в обслуживание номеров и заказал полный поднос всякой снеди. Примерно на пятьдесят долларов, по ценам нью-йоркского «Шератона», с учетом налогов на оборот и чаевых. Сэнсом и глазом не моргнул. Он сидел на стуле, подавшись вперед, и кипел от раздражения и нетерпения. Спрингфилд выглядел куда более расслабленным. Четверть века назад он вместе со своим командиром совершил путешествие в горы и разделил с ним бесчестье.

«Порой наши друзья становятся врагами, а враги – друзьями». Но я отлично видел, что Спрингфилда все это не волновало. Никаких целей, планов или амбиций. Он оставался тем, кем был тогда, – парнем, который делает свою работу.

– А ты мог бы его убить? – спросил я.

– У него были телохранители, – ответил Сэнсом. – Нечто вроде внутреннего круга. Верность там фанатична. Представь себе морскую пехоту или водителей грузовиков и умножь на тысячу. Нас обезоружили в сотне ярдов от лагеря. Мы никогда не оставались с ним наедине. Рядом постоянно болтались какие-то люди. Не говоря уже о детях и животных. Они жили в каменном веке.

– Он был долговязым куском дерьма, – вмешался Спрингфилд. – Я мог бы протянуть руку и свернуть его тощую шею в любой момент.

– А у тебя было такое желание?

– Можешь не сомневаться. Потому что с самого начала я знал, что так будет. Возможно, мне следовало с ним разобраться, когда погасла лампа-вспышка, – все равно что переломить батон в итальянском ресторане. Тогда бы все выглядело куда лучше.