Лампёшка тут же всё понимает. Она бросается к двери кухни прямо с полотенцем в руке.
— Да! — кричит она. — Да, именно это мне и нужно! Как ты догадался?
Тележка
— Нет! — говорит Эдвард. И речи быть не может.
Что это она ещё выдумала? Выйти из комнаты? Спуститься вниз? А потом, разумеется, на улицу, где холодно, да ещё в тележке, которая, ясное дело, трясётся и из которой он выпадет и что-нибудь себе сломает? На улицу, где его могут увидеть? Ничего ужаснее и представить себе невозможно!
— Да, но… — не сдаётся Лампёшка. — Ты наконец увидишь, какие они на самом деле — деревья, птицы, цве…
— Птиц я и так всех знаю, — возражает Эдвард, и это правда. Он знает, какое у них оперение, где они обитают, как строят гнёзда и как поют, — знает назубок.
— Из книг! Это ведь не то же самое.
Это ещё почему? На улице разве что шуму больше, и только.
— Нет, — повторяет он из-под кровати. — Уходи. Придёшь в полчетвёртого.
— Да, но… — Она просто неспособна замолчать! — Мы могли бы и за ограду выехать разочек. Съездить к морю. А хочешь, к маяку сходим. Заглянем в порт или…
— В порт? — шепчет Эдвард. Где швартуется корабль его отца? — Правда?
— Ну, может, не сразу.
— Тогда нет. Забудь.
— Но в другой раз можно. Для начала прокатимся у дома, в саду.
— Хм… Нет, всё-таки нет.
— Я буду очень осторожна, правда.
— Нет.
— И там совсем не холодно.
— Нет.
— И я тебя одеялом укрою.
— Не-е-ет! — Он опять с головой заполз под кровать, как можно дальше. — Не хочу, не хочу. Нет, и всё.
На время воцаряется тишина.
— К тому же, — вдруг тихонько говорит он, — мне всё равно не спуститься с лестницы.
Эдвард моргает и жмурится. Свет слепит глаза, воздух ласкает прохладой щёки. Очень много света, очень-очень много воздуха. Небо огромно, по нему плывут исполинские облака, деревья — целые башни с разлапистыми ветвями, и зелень кругом, всё здесь до ужаса зелёное, столько запахов и звуков — шорох листьев, пение птиц, собачий лай, — в глубине сада стоит кто-то худощавый в длинном плаще, мимо проносятся громадные псы, и все, все, конечно же, глазеют на него. Эдвард зарывается носом в одеяло и прижимается к Ленни. Тот стискивает его посильнее, и мальчик слегка успокаивается.
— Пойдём, — говорит Лампёшка. — Осталось только спуститься по ступенькам. Прокатимся немножко по саду, и на сегодня хватит. Ленни, ты будешь лошадкой.
Ленни с серьёзным видом кивает. Лошадкой так лошадкой.
Тележка сколочена в самый раз под Эдварда. Его спина удобно опирается о бортик, а спайку можно сложить на подушку. Ленни осторожно опускает мальчика в тележку, а Лампёшка укрывает его одеялом. Лошадка берётся за ручку, и они трогаются с места.
Эдвард зажмуривается. И зачем он дал ей себя уговорить, глупо, как же глупо! Ему будет больно, неловко, он уже весь напрягся в предчувствии неприятностей. Но колёса едут гладко, одеяло тёплое, тележка почти не трясётся. И они едут, едут по тропинке.
Эдвард выхватывает взглядом крохотные кусочки того, что попадается им на пути. Обломок коры. Пучок травы. Там — ветка, листья колышутся на ветру. Кажется, клён. Или мелколистная липа, или… поди разберись: тут всё растёт вперемешку. Да и птицы кричат и свистят не по очереди, они заливаются как одержимые, и он не узнаёт ни одной.