— Почему нельзя?

— Потому. Нельзя, и всё. И пора накрывать на стол.

— Да, но… Мне правда очень нужно!

Марта вручает ей стопку тарелок и наваливает сверху вилки.

— Ну же, не спи. И куда подевался Ник?

Лампёшка смотрит, как Марта беспокойно хлопочет на кухне. Снуёт от раковины к столу и обратно, роняет вилки, кладёт их в выдвижной ящик — ах, да не туда же, на стол. Смысла во всём этом нет никакого. Ленни спокойно перебирает кусочки газеты, псы смачно грызут кости, еда давно готова.

— Ну пожалуйста!

— Давай, девочка, не путайся под ногами. Накрывай скорей на стол. И подогрей молока для кофе. Ничего в той башне нет, и на что она тебе только сдалась?

— Ни на что, — отвечает Лампёшка. — Просто посмотреть охота.

— Тем более, — говорит Марта. — Тем более нельзя. Давай поживей! А кофе я пью с молоком, иначе день будет испорчен.

Она подталкивает Лампёшку к двери в погреб, откуда всегда так мерзко несёт рыбой.

Девочка не двигается с места.

— Я хочу посмотреть на свой дом, — говорит она. — Посмотреть, как там мой отец…

— Отец? Который так смазал тебя по щеке? Зачем тебе на него смотреть?

Лампёшка пожимает плечами. Затем, думает она, затем, затем.

— Я только туда и обратно. Ну пожалуйста!

— И нечего таращиться на меня этими оленьими глазами! — Марта поворачивается к девочке спиной. — Я сказала — нет. Никому туда нельзя. Дверь заперта, а ключ потерялся.

Ничего он не потерялся, сердито думает Лампёшка, неправда это. Отец тоже всегда отворачивался, когда врал. Когда говорил, что не знает, куда подевались деньги, что нужно просто получше поискать. Хотя она по его дыханию прекрасно понимала, куда они подевались.

Девочка резко распахивает дверь в погреб. Воняет там и правда невыносимо, как в порту, когда рыба у кого-то залежалась, протухла и стала совсем несъедобной. Неужели Марта не чувствует? Лампёшка берёт молочный бидон. Пустой.

— Молоко кончилось, — говорит она.

Марта, похоже, её и не слышит. Она стоит у плиты и шурует поварёшкой в кастрюле, аж брызги летят.

— Выброси это из головы, — бормочет она.

Марта и сама бы не прочь выбросить всё это из головы, подумать о другом. Но целый день она только и думает, что о той комнате наверху. Думает, но идти туда не идёт.

«Завтра, — обещает она себе каждый вечер. — Завтра пойду». И не идёт. Из погреба разит завёрнутой в газету рыбой. Зловоние всё усиливается. Давно пора отнести рыбу наверх. Но она не идёт.

Марта знает: чем дольше тянуть, тем будет хуже. Оно только рассвирепеет и станет ещё опаснее. Нужно взять себя в руки. Просто подняться наверх, пара минут — и она снова внизу. Открыть дверь, поставить тарелку, закрыть дверь. Главное — не мешкать, и все дела.

Но вот снова проходит полдня, снова наступает вечер, а наверх она так и не поднялась.

Можно, конечно, послать новенькую. Марта наблюдает за ней, смотрит, как та, высунув кончик языка, помогает Ленни складывать по кусочкам газету. Но такая малышка, такая худышка. Это было бы несправедливо.

Можно подумать, в мире есть справедливость.

Ленни? Нет, и речи быть не может. Ник?..

Когда он нужен, его никогда нет, а если и есть, то всё равно не делает того, о чём его просят. То целую неделю не приходит на кухню обедать, то украдкой лазит где-то по саду… Зови его хоть до посинения — не дозовёшься. Проку от него никакого.