Она опять тянет Лампёшку через порог, обратно.
Шериф с помощниками снуют по комнате, перетаскивая вещи. Они опустошили шкафы и свалили в угол всё вперемешку. Кастрюли, чашки, хлебницу. Сверху — криво закатанный ковёр. Один из помощников возвращается со двора с двумя возмущённо кудахтающими курицами в руках и выпускает их в комнату. Повсюду валяются осколки маминого зеркала. Отец, съёжившись, сидит в кресле. Смотрит в пол, не на неё. Он всё ещё злится, это ясно. Лампёшка подбирает осколок зеркала.
— Фу, детка, брось, порежешься ещё, — говорит мисс Амалия.
Она трясёт Лампёшкину руку. Внезапно девочка вспоминает: когда ученики в классе вертелись или хихикали, учительница била их по пальцам. И когда из школы пришлось уйти, Лампёшка втайне обрадовалась.
— Бросила?
Лампёшка послушно кивает, но зажимает осколок в кулаке. Тот слегка врезается ей в пальцы.
«Мама, — думает она. — Что же это творится?»
— Тогда пойдём. — Женщина хватает Лампёшку за запястье и тянет к двери. — До завтра, шериф. Джентльмены.
Джентльмены прикладывают руки к шляпам.
— Мисс Амалия, — бормочут они.
— Не стоит меня благодарить, — говорит учительница, особенно напирая на слово «благодарить».
— Ах, простите, — спохватывается шериф. — Большое спасибо! Что бы мы без вас делали?
— Вот и я частенько задаю себе этот вопрос, — отвечает мисс Амалия и тянет Лампёшку за порог, в ночь.
Девочка оглядывается и бросает последний взгляд на комнату. Отец сидит в тени, его почти не видно. Глаз он не поднимает.
План мисс Амалии
Лампёшка лежит, уставившись в темноту широко раскрытыми глазами. Мисс Амалия постелила ей на диване и, туго подоткнув со всех сторон накрахмаленные простыни, потушила свет и сказала: «А теперь спи спокойно». Но Лампёшка не спит.
В комнате пахнет чем-то ужасно чистым — хозяйственным мылом, что ли? И почти пусто: только стол и стулья с прямыми спинками, шкаф, на стене распятие, в углу большие часы, которые ужасно громко тикают — всю долгую бессонную ночь.
Лампёшка выпрастывает из-под крахмальной простыни руку, хочет прижать её к щеке, но кладёт на подушку: больно. Языком она то и дело трогает чувствительное место на внутренней стороне щеки, ощущая вкус крови. А перед глазами у неё стоит отец. Она вспоминает, как он на неё смотрел, что сказал и что потом сделал. Поговорить бы с ним! Послушать бы его дыхание! Или хотя бы храп. Ведь завтра она уже будет дома?
Дома, где не осталось мебели. Неужели они всё забрали?
Ах, не страшно, сидеть можно и на ящиках, а есть — с дощечек, она поищет на пляже. Когда вернётся домой и всё будет как прежде. Когда скажет папе правильные слова и он перестанет на неё сердиться. Когда придумает, какие слова — правильные.
В другой руке под простынёй Лампёшка сжимает осколок.
— Мама, я не знаю, как всё исправить.
— Тс-с-с! Спи, милая. Завтра — новый день.
В темноте раздаётся шорох, и Лампёшке на ноги прыгает кто-то тяжёлый. Кот мягко ступает прямо по телу девочки, ложится и прижимается носом к её здоровой щеке. К счастью, мылом от него не пахнет, пахнет просто котом. Урча, он устраивается поудобнее, и она чувствует щекой его тепло и мягкую шёрстку — всю долгую бессонную ночь.