- Конечно. В ней мы и живем. Жили…
- Значит, у тебя собственного жилья нет, так я понимаю?
- Да почему же? Есть. Моя квартира, однокомнатная. Стоит себе.
- А эта, в которой ты живешь, стало быть, на нее оформлена, на Милену?
- Ну да. Это ее собственность.
- Ладно, понятно. А денег-то много было у этого ее любовника?
- Федор Иванович… Может быть, вам трудно это понять, но мне такие расспросы не очень-то приятны, - зло проговорил Седов
- А чего ж тут неприятного-то?
На лице у следователя было написано искреннее удивление. Ну в самом деле, что неприятного может быть в том, что люди улучшают свои жилищные условия? Радоваться надо. А ему, вишь, неприятно. Эва.
- Мне неприятно, что женщина, которую я любил и с которой жил, решала свои проблемы на деньги бывшего любовника. Это вам понятно? Мне неприятно, что я ничем не мог ей в этом помочь. Мне неприятно, что я жил в квартире, купленной на деньги, которые он дал Милене за то, что она с ним спала, и ремонт в этой квартире сделан на эти же деньги, и мебель вся на них куплена, и лечилась за границей Милена тоже на них, и брата своего лечила, и родителям квартиру купила. И даже мне машину. И все на эти деньги. Я вам больше скажу: она не только от бесплодия лечилась в Швейцарии, она еще и зубы в Англии делала. Помните, я вам рассказывал, что ей первый муж шесть зубов выбил?
- Помню, помню, - с готовностью закивал Федор Иванович. - Ну и как, много от тех денег осталось-то? Или все порастратили?
- Не знаю, - Павел устало откинулся на спинку стула. - Я не считал возможным спрашивать у Милены такие вещи. Для меня это унизительно, неужели вы не понимаете? Она ведь даже меня лечила в Германии.
- Тебя? А у тебя что за болезнь, сынок? Тяжелая?
- Да нет, позвоночник что-то… Я бы перетерпел, но Милена узнала у врачей, что если сейчас не сделать операцию, то лет через десять-пятнадцать я превращусь в инвалида, вот и уговорила меня. А что я должен был на работе говорить? Ведь такое не скроешь. Ни операцию на позвоночнике, ни квартиру с ремонтом, ни дорогую машину. Ну и говорил, что Мила в крупной фирме большие деньги зарабатывает. Никто же проверять не станет. А на самом деле я жил на деньги ее хахаля, на деньги, которые она в постели заработала, и сам себя за это презирал.
- Ну ладно, ладно, сынок, ты не отчаивайся так, - принялся утешать его следователь. - Ничего плохого ты не сделал, не украл, не обманул. Ну, соврал чуток товарищам по работе, так кто из нас этого не делает? Ты мне вот что скажи: ее родители могли знать эту вот ее историю с любовником? Я к чему спрашиваю-то: может, она им имя называла, тогда нам легче будет, мы его связи поднимем да прошерстим, агентуру задействуем, ну, сам знаешь. Может, эти деньги-то были спорные или, не приведи господь, общаковые, Мила-то их растратила, а теперь за них спрос пришел. За это ее и убили. А?
- Не знали они ничего, - отмахнулся Павел. - Мила никогда не сказала бы им такого. Они этого не поняли бы. Они думают, что Мила в Москве честно работала, зарабатывала, как могла, ни с какими мужчинами не встречалась, а потом, спустя несколько лет, познакомилась со мной. Мила ведь им говорила, что квартиру покупает им на мои деньги. Думаете, мне легко было выслушивать их благодарность? Они же меня благодетелем считают, и квартиру-то я им сделал, и Вовку, алкаша этого, лечил, они с меня пылинки сдувать готовы, а я сижу, дурак-дураком, и тупо улыбаюсь, дескать, не стоит благодарности, ну что вы, что вы, какие пустяки. После этого я каждый раз чувствовал себя последним подонком. Потому и старался ездить к ним пореже.