Если говорить всю правду, усыпление оперируемого посредством «эрбнуара» было не вполне безопасно. В прошлом году один пациент на простейшем вырезании аппендикса уснул и не проснулся. Но у человека была грудная жаба, а бабушка на сердце никогда в жизни не жаловалась. И уж в любом случае, лучше попробовать с негритянским зельем, чем с зельем матушки Виринеи, от которого точно не пробудишься.

Маршрут длинного путешествия состоял из трех этапов. Сначала супруги Ларцевы две недели плыли хлопковым клипером от Нового Орлеана до Нового Йорка, потом почтовым пакетботом пять недель до Лондона и еще десять дней пароходом до Санкт-Петербурга, через Северное море и Балтику. Наконец серым утром, на исходе декабря высадились на берегу Невы, у портовой таможни. А бабушкино письмо отправилось из Вымиралова еще в августе. Оттого Александра и волновалась.

– …Отчего у них всё так докучно и досадно для обывателей? – повторил муж вопрос по-русски, благо медлительный чиновник опять ушел куда-то с паспортами.

– У кого «у них»?

– У русских! – сердито воскликнул Дмитрий. Прожив десять лет в Северо-Американских Штатах, он почитал себя американцем и о прежнем отечестве всегда отзывался немилосердно. На географическом и временнóм отдалении родина воображалась ему варварской сатрапией. Ехать в Россию эмигрант очень не хотел и всю дорогу ламентировал, пугая не столько жену, сколько самого себя опасениями: мол въехать-то въедем, да выпустят ли обратно? Надоел ужасно. Кто тебя просил со мною тащиться, сердито говорила Александра, но это для обидности. Супруги были совершенно неразлучны: куда она, туда и он (именно в такой секвенции).

– Я ошибался! – раздраженно шептал Дмитрий. – Сюда и въехать – мука! Второй час багаж смотрят!

Таможенная процедура в самом деле была нудная. Каждый сундук и каждую коробку запечатали и унесли, а перед тем еще велели отдельно выложить книги, и их обмотали шнурами, навесили свинцовые пломбы с двухглавым орлом, будто заковали в кандалы опасных преступников.

Вернулся таможенный. Рожа хмурая, слова еле цедит.

– Коли вы, сударь, русский дворянин, должны иметь какой-нибудь чин, а у вас тут ничего не прописано. Служить изволили?

Ларцев ответил.

– Ну так и надо было вот здесь написать «кавалерии поручик в отставке», а у вас прочерк. Теперь сызнова всё переписывайте!

Чиновник кинул бумаги на стойку. Дмитрий вспыхнул. Он редко выходил из себя, но если уж взорвется, потом не уймешь.

– Поди-ка, принеси шаль, я замерзла, – сказала ему Александра.

И когда сердито пыхтящий супруг удалился, поспособствовала успешному завершению пограничной процедуры посредством золотого барашка. Даже и книги вернули, хотя вначале грозились, что цензура их продержит не менее двух суток. А кроме того чиновник еще научил, где и как выправить подорожную до Москвы: дал адресок, имя и пароль («от Семена Парфеновича»).

– Повесили бы на видном месте, под портретом своего царя, вывеску, что пересечение границы – услуга платная, и всем было бы легче, – ворчал потом Ларцев. – А то пыжатся, чванятся, грубят, а самим бы только карман набить…