— Да, да… я понял.

А что понял? Веня видел, как сильно поредел наш взвод и вся сводная рота. В строю осталось немногим больше половины людей. Почти все станковые пулеметы были разбиты, по ним вели особенно интенсивный огонь. Затем мне дали приказ прикрывать атакующих, а Веню Малышко оставили со взводом на берегу.

— Когда пойдем в атаку, — объяснял капитан, — займешь удобное место и гаси их огневые точки.

— Так точно.

«Гасить точки» оставили также расчет единственного уцелевшего станкового пулемета и два расчета противотанковых ружей. Я посмотрел на небо. Скорее бы, что ли! Начался артиллерийский обстрел плацдарма, потом дали сигнал к атаке. Несколько рот с разных сторон бежали к позициям итальянцев, но две атаки захлебнулись одна за другой, а на песке прибавилось трупов наших бойцов.

У чернорубашечников, составлявших костяк десанта, хватало автоматического оружия и боеприпасов, кроме того, их поддерживали артиллерийским и минометным огнем с правого берега. Плацдарм заволокло дымом. Я ловил в прицел вспышки, мелькавшие над траншеями каски. Расчет «максима» выпускал одну ленту за другой. С правого берега заметили активность нашей небольшой группы, ударили из крупнокалиберного пулемета, затем добавили десятка три мин.

Потом наступила тишина. Изредка стучали одиночные выстрелы, но грохот, бивший по ушам, стих. Снова набил патронами пустые магазины и двинулся на четвереньках к пулеметчикам. «Максим» разбило прямым попаданием, сорвало кожух. Непривычно тонкий ствол торчал согнутый посредине, щит скрутило, как лист бумаги. Сержант, командир расчета, лежал в стороне, лицо покрылось коркой засохшей крови, правую руку оторвало по локоть.

— Эй, есть кто живой?

— Я, кажись, живой…

— Кто ты?

— Сержант Бородкин, бронебойщик. Да не торчи там, ползи сюда.

Сержант Бородкин оказался долговязым крепким парнем с конопатым широким лицом. Подняв воротник изодранного бушлата, он ел из банки рыбные консервы и предложил мне. Я отказался.

— Понимаю, — кивнул тот. — После такой свистопляски без ста граммов ничего в рот не полезет. Я утром целую кружку водки выпил, только не берет. У тебя, может, что осталось?

— Осталось немного.

Отстегнул фляжку, и мы по очереди сделали несколько глотков. Я доедал консервы с сухарем, когда услышали тонкое «и… и… и». Где-то стонал раненый. В глубине отсечного ровика обнаружили второго номера из расчета «максима». Паренек лет восемнадцати лежал, скорчившись, прижав локти к животу. Его, видимо, оттащил сюда пулеметчик-сержант перед тем, как погиб сам. У парнишки посекло осколками обе руки, оторвало несколько пальцев. Стали его перевязывать. Бородкин считал уцелевшие пальцы:

— Два, три, четыре… это еще ничего. С четырьмя пальцами можно управляться.

Парень очнулся, и я влил ему в рот остатки водки.

— Я жить буду?

— Будешь, куда ты денешься.

— А руки? Оторвало, да?

— Пальцы немного попортило, — успокаивал его бронебойщик

Потом позвали санитаров, которые унесли парнишку. Бородкин рассказал, что его помощника тоже ранили и он уполз в тыл.

— Я ему говорю «сиди»! А он как увидел мертвого пулеметчика, весь затрясся и пополз. Не знаю, сумел ли куда добраться