Анджей вернулся и, подойдя ко мне вплотную, по выработанной уже привычке прислонился лбом и сообщил:

– Витек-моторист из второго взвода помер. Раны открылись. Галя говорит, что внутреннее кровотечение.

Что может сделать девочка в трясущемся полутемном вагоне посреди хаотичного «ничто», когда бессильны бывают даже доктора с именем и в самой супернавороченной операционной? Она пыталась, я вижу, как Галя смотрит на этих беспомощных парней, бывших еще совсем недавно такими сильными и полными жизни. Но человек может не все, хотя часто гораздо больше, чем от него ожидают многие.

Я кивнул напарнику на место у повозки и уже по рации спросил:

– Хоронить тут будем?

Парень снова было метнулся ко мне, но, сообразив, что это уже лишнее, ответил на выделенной частоте, чтобы слышали только мы одни:

– Там в фургонах жара, кондиционер слабо работает, аккумуляторы почти сдохли. Как думаешь, Солдат, тут можно его похоронить, не оживет?

Вот я и опять получил прозвище. Теперь и эти люди будут звать меня так, как я себя давно ощущаю. Почему Солдат? Может быть, есть какая-то очевидная всем черта характера, которая стала частью меня настолько, что я уже ее не замечаю, приняв как должное? Скорее всего так. Интересно, Даша тоже видела меня так? Все было слишком быстро, многое так и осталось недосказанным. Смерть быстро нашла ее, а могила затерялась в таком же хаосе, на краю которого я теперь нахожусь. И опять еще одна смерть, еще одни похороны.

– Тело нужно сжечь. А покойники не оживают, это сказки.

– А зомби как же?

– Ты когда-нибудь убивал человека, Джей?

– Ну… было раз несколько, а что?

– Они ожили?

Анджей всерьез задумался над этим парадоксом жизни и спустя несколько секунд все же отрицательно покачал головой. Но тут же снова вступил с вопросом:

– А что же эти ходуны? Я видел: ходят и воют.

– Что бы это ни было, это не те, кого мы убиваем, и подавно не те, кого мы хороним. Люди умирают, и умирают навсегда, парень. Покойники не ходят и не разговаривают, а просто лежат и гниют. Этого даже Зона не в силах изменить…

Тело покойного альфовца завернули в простыню и перенесли на небольшой холм слева от дороги. Семен добросовестно пытался насобирать валежника или срубить пару-тройку чахлых местных деревьев, но огня они не давали, только чадили едким белесым дымом при попытке их поджечь. Сухое топливо нужно было живым, на покойника тратить его никому не хотелось. Поэтому пришлось поступить так, как предложил Никола, имевший некоторый опыт в захоронении тел погибших в подобных условиях. Мы с Анджеем, попеременно сменяя друг друга, вырыли глубокую могилу. Яма получилась действительно солидной, метра четыре в глубину. Никола тем временем достал топор и, отделив конечности и голову от тела, аккуратно разложил части тела по отдельным сверткам. Все это мы бережно сложили в яму и закопали, насыпав сверху не слишком высокий курган. Семен соорудил из срубленных веток прочный большой крест, который мы и вбили довольно глубоко, чтобы его не сразу повалило непогодой. Последнее слово говорил Джей, как оказалось неплохо знавший покойного. Я просто стоял в стороне, руки приятно ныли от физической работы. В прощании я не участвовал, ибо не люблю подобных церемоний по вполне очевидным причинам. Стоя чуть поодаль, я просто смотрел, как Галя, так и не надевшая больше маску, стоя на коленях возле могилы, цеплялась руками за едва утрамбованную землю. Может быть, это было нечто личное, а может, она, просто еще не успев зачерстветь душой, слишком близко приняла к сердцу смерть пациента, которого не смогла спасти, этого я не знаю.