Говорить начал Иван, я же мог только молча удивляться, как он оказался в Зоне снова:

– Слышал про твою жену, командир… жаль ее. Прости, если бы знал, что так все повернется, остался бы до самого конца. Бараном себя чувствую. Ты так мне помог… По первому слову помог, а я…

Иван в искреннем порыве стиснул кулаки так, что скатерть на столе пошла волнами и все тарелки со снедью поехали в разные стороны. Стыдно это признавать, но о том, что я выслал ему денег, я вспомнил только теперь, когда он упомянул об этом. События первых месяцев после Исхода и сейчас помнятся фрагментарно, о чем впоследствии не раз еще пришлось пожалеть. Я махнул рукой, стараясь сделать более-менее беззаботное лицо:

– Брось, Иван! Это всего лишь деньги.

Лицо сапера неожиданно помрачнело еще больше, он замкнулся и вдруг высказал все, что произошло с ним за последнее время. Жена забрала детей и ушла к матери через месяц после того, как за долги описали городскую квартиру и дачный участок с недостроенным домом. Друзья и даже родственники перестали здороваться и вообще отвечать на звонки, словно бы вычеркнув из памяти того, кто устраивал их детей к себе на производство, также одалживал денег и дарил подарки ко всяким праздникам и юбилеям. А те, кто по-прежнему был рядом, ничем, кроме слов утешения, помочь не могли.

– Ты думаешь, я не пытался?! Да все перепробовал, все пороги оббил! Душу только в заклад дьяволу не предлагал. Кругом словно стена выросла, я говорю, а люди меня не понимают. Кивают, соглашаются… Зайдите завтра, через неделю!.. И тут я Город вспомнил. Как мы тогда в руинах валялись, тухлую воду пили из лужи, где еще дохлый «дух» валялся! Ты тогда сказал, что, если выживем, все круто будет. Что мы никогда в это говно больше не полезем!

Глаза Григорьева блеснули лихорадочным огнем, я вдруг как наяву увидел тот полуподвал. Почувствовал запах мочи, дерьма и мертвечины вперемешку с пороховой гарью. Вспомнил, как мы на троих добили последний окурок найденной в кармане Иванова бушлата «Примы». Услышал, как «духи» орут в мегафон матерные ругательства, мешая их с предложениями о сдаче в плен. Все снова было рядом, война опять показала свое лицо, даже когда прошло так много времени. Говорят, что и самого времени как такового вовсе не существует. Нет ни «вчера», ни «завтра». Есть только одно понятие – «всегда». Только люди представляют себе время как реку, текущую из одного края в другой. И в тот миг за столом в прокуренном кабаке я почти физически ощутил правоту тех, кто так считает. Нет ни прошлого ни будущего, все взаимосвязано и происходит одновременно. Нет забвения, есть только вечный миг, бег которого прервет лишь смерть. Или нет?

Но вслух я сказал нечто иное, не все следует произносить, иначе подобные разговоры будут длиться вечно:

– Брось, Иван! Ты пришел, когда я позвал. Теперь я помог тебе, хотя это были всего лишь деньги. Мы даже не квиты, брат.

Григорьев опять прищурился и обескураженно покачал головой. Он был совершенно седым, морщины избороздили не старое еще лицо, словно у глубокого старика. Война пьет нашу жизнь полной чашей, даже когда мы воюем только с собой.