О. Хардисон назвал мессу «основным архетипом христианской культуры», имея в виду влияние форм католического ритуала на развитие изобразительного искусства и театра в эпоху средневековья[206]. Прежде всего, речь здесь должна идти о зрелищной культуре – ведь церковная служба – это не только важнейшая культовая форма, но и яркое зрелище символико-аллегорического характера[207].
Строгая латынь Евангелия была непонятна основной массе верующих, поэтому главным выразительным средством являлся жест, имевший в ритуале такое же значение, как и слово (часто пояснительные ремарки к тексту были намного длиннее, чем сам текст). Интересно, что уже Гонорий Отенский, говоря о роли жеста в христианском ритуале, впервые провёл параллель с античным театром[208]. Ритуальная жестикуляция была достаточно сдержанной – речь может идти всего о нескольких канонических жестах, хорошо известных зрителю и легко прочитываемых (благословение, крестное знамение, распятие, объятие).
На помощь приходили и иные «иллюстративные» средства, рассчитанные на натуралистическое восприятие.
Ещё в X–XI веках в Италии текст Евангелия записывался на больших свитках и снабжался иллюстрациями, которые размещались «вверх ногами» по отношению к тексту. Читая его, священник постепенно спускал свиток с кафедры, и люди, стоявшие внизу поблизости, могли свободно рассматривать изображения на картинках[209].
Чтобы сильнее подействовать на воображение прихожан, сцены из только что прочитанного текста Евангелия разыгрывались перед алтарной преградой в форме «любительского спектакля» силами клира, а священник сопровождал их поучительными комментариями на итальянском языке. Таким образом достигалась очень высокая степень наглядности, которую можно назвать натуралистическим эффектом – легенда материализовалась на глазах зрителя так же как в театре. «…Всё вместе взятое: богослужение клира, присутствующие на нём люди, их натуралистические подобия в виде множества портретных манекенов и вечная литургия на стенах храма со своими участниками – образовало некий священный театр, причудливый theatrum mundi со своей сценой, вернее – сценами, зрителями живыми и изображёнными и такими же актёрами»[210].
Театральное представление и месса в XV веке были очень близки по форме. Многие элементы церковной службы напоминали театральное действо: например, церемониальные процессии, наличие декораций, музыкальный аккомпанемент, диалогическая форма антифонов. Кроме того, торжественная обедня в церкви и яркая мистерия на улицах составляли в то время части единого массового зрелища – религиозного праздника, традиции которого связаны с народной игровой культурой.
Наивная религиозность народа, которой всегда были свойственны «…приверженность к внешним формам, склонность воспринимать абстракции чувственным образом и буквально толковать символ…»[211], а также необыкновенная жизнеспособность народной обрядовой традиции способствовали тому, что зрелищные формы религиозного праздненства складывались под влиянием народной площадной карнавальной культуры. Народная обрядность, со свойственными ей простотой, наивной непосредственностью и иллюстративностью и, в то же время, яркой праздничностью, насыщенная смеховыми элементами, органично соответствовала натуралистическому восприятию зрителя XV столетия.