- Есть одна вещь, которую я не понимаю, - сказала офицер Кэролайн, когда я вернул ей куртку, которую до этого не снимал. Мама бросила на нее настороженный взгляд, готовая защитить своего детеныша, но офицер Кэролайн этого не заметила. Она смотрела на меня. - Она связала парня…

- Она сказала, что зафиксировала его. Она воспользовалась этим словом. Наверное, потому, что раньше была копом.

- О'кей, она его зафиксировала. И судя по тому, что она тебе рассказала, а также по тому, что мы обнаружили наверху, она немного его отрихтовала. Но не так, чтобы очень.

- Не могли бы вы перейти к делу? - спросила мама. - Мой сын пережил страшное испытание и очень устал.

Офицер Кэролайн проигнорировала сказанное. Она смотрела на меня, и ее глаза были очень яркими.

- Она могла бы сделать гораздо больше, пытать, пока не добьется своего, но вместо этого оставила его, поехала в Нью-Йорк, похитила тебя и привезла обратно. Зачем ей это?

- Я не знаю.

- Вы ехали с ней два часа, и она ничего не говорила?

- Она сказала только, что рада меня видеть. - Я не мог вспомнить, действительно ли она это говорила или нет, так что, думаю, технически это была ложь, но я этого не чувствовал. Я вспомнил о тех вечерах на диване, когда мы сидели и смотрели «Теорию Большого взрыва», и хохотали до упаду, и заплакал. Что и вывело нас оттуда.

Как только мы оказались в мотеле за закрытой и запертой дверью, мама сказала:

- Если тебя спросят еще раз, скажи, что, возможно, она собиралась взять тебя с собой, когда отправится на запад. Ты можешь это сделать?

- Да, - сказал я. Интересно, может быть, эта мысль и вертелась где-то в голове Лиз? Это было не слишком хорошо, но лучше, чем то, о чем я подумал тогда (и все еще думаю сейчас): она планировала меня убить.

Я не спал в смежной комнате. Я спал на диване рядом с мамой. Мне снилось, что я иду по пустынной проселочной дороге под серпом луны. «Не свисти, не свисти», - говорю я себе. Но ничего не могу с собой поделать. Я насвистывал «Пусть будет так». Не успел я закончить и первых шести-восьми нот, как услышал за спиной шаги.

Я проснулся, зажав рот руками, словно пытаясь подавить крик. С тех пор я еще несколько раз точно так же просыпался, и никогда не боялся крика. Я боялся, что проснусь со свистом, и передо мной будет этот мертвый свет.

И руки, протянутые для объятий.

Есть много недостатков в том, чтобы быть ребенком; зацените: прыщи, мучительный выбор подходящей одежды для школы, девчачьи тайны. И это только три из них. После поездки в дом Дональда Марсдена (точнее, моего похищения) я выяснил, что есть и некоторые преимущества.

Одним из них было то, что на дознании мне не пришлось бегать под натиском репортеров и телекамер, потому что мне не нужно было давать показания лично. Вместо этого я дал показания по видеосвязи, сидя рядом с адвокатом, которого подобрал для меня Монти Гришем, с одной стороны, и моей мамой - с другой. Пресса знала, кто я такой, но мое имя никогда не появлялось в прессе, потому что я был тем волшебным существом, несовершеннолетним. Дети в школе об этом знали (дети в школе почти всегда все узнают), но никто меня не дразнил. Вместо этого я получил уважение. Мне не нужно было выяснять, как заводить знакомства с девушками, потому что они подходили к моему шкафчику и сами заводили разговор.