В трубке замерла тишина.

– Плохи дела твои, подполковник, – продолжил я. – Куда хуже моих. Ведущий специалист стратегического оборонного проекта, которого ты охранять должен был, сначала исчез, а потом помер у тебя на руках, девица, которую ты даже опознать так и не смог, тоже; вместо раскрытия вражеской агентурной сети наловил пионеров да пенсионеров из коммуналки, на которых только зло срывать можно, а толком предъявить нечего. Так мало этого, вдруг оказывается, что у тебя под носом действовал двойной агент, резидент иностранной разведки, и ты его, Жвалов, не только проворонил, а еще и лично приставил к одному из засекреченных ученых, чем этот агент не преминул воспользоваться, захватив материалы исследований, да еще и сотрудника Комитета государственной безопасности застрелил! Да, тут лишением звания и увольнением без выслуги не ограничится, тут дело паскудное, трибуналом пахнет.

– Чего ты хочешь, Адамов?

Я на какой-то миг подумал, что к телефону подошел кто-то другой, но нет: это был Жвалов, просто голос его звучал теперь почти совсем по-человечески.

– Я хочу вернуться в родной главк героем и передать коллегам из второго отдела раскрытое двойное убийство, а руководству – историю о вопиющей некомпетентности некоторых сотрудников госбезопасности и о чрезвычайно тяжких последствиях, к которым она привела. Можешь себе представить, с какой скоростью мое начальство доложит об этом своему начальству в Москву и на какой уровень выйдет скандал, в котором главным героем будешь ты, Жвалов: человек, все просравший, да еще и пригревший вражеского агента на широкой груди КГБ.

Из трубки донесся какой-то сдавленный звук.

– Или другой вариант: ты немедленно отпускаешь всех моих задержанных друзей. Никаких дел, никаких последствий, никакой испорченной биографии. И не просто отпускаешь, а сам лично извиняешься перед каждым, так, чтобы ни у кого из них претензий к тебе не было. Через час все должны быть дома живыми, здоровыми, добрыми и веселыми. Понял?

– Да, – пропыхтел он.

– Кроме того, ты, разумеется, отзываешь все запросы на мой розыск и сообщаешь моему руководству, что Комитет государственной безопасности ко мне претензий не имеет и что вышла ошибка по твоей, Жвалов, вине.

– Согласен.

– Если сделаешь, как тебе велено, то через час позвоню снова и сообщу, где забрать Горбаня, – сказал я и повесил трубку.

Настроение у меня было таким, что хоть снова в драку. Даже голова прошла и сломанный нос почти перестал болеть. Наверняка мне просто казалось, но даже дым поредел как будто, и солнце больше не жгло напалмом, а приветливо грело сквозь легкую сизую дымку.

Я с удовольствием прошелся по улицам, посидел на лавочке в сквере за Военмехом[54] и ровно в 11.40 набрал номер телефона в квартире на Лесном. Трубку долго не брали, и я уже забеспокоился было, когда наконец раздался щелчок и знакомый голос с легким грузинским акцентом ответил:

– Але, говорите, ну!

– Салами, Георгий Амиранович, – сказал я.

– Эй, салами, биджо! Это Витя, Витя звонит! – закричал он, и на заднем плане тоже закричали на разные голоса.