Этот простой логический квадрат я набросал на газетных полях вечером накануне. От Кардинала мне было известно, что так называемый дядя Володя – сотрудник КГБ, и Яна, безусловно, знала это в силу осведомленности, присущей ей как элохиму. Тем не менее она надоумила Ильинского позвонить бедняге Гуревичу, который скорее бы голову дал себе отпилить, чем помог ей хоть в чем-то, и была намерена воспользоваться содействием и связями в американском консульстве его мнимого дяди для пересечения границы; вывод – дядя Володя не сотрудник КГБ, служба в Комитете – прикрытие. Тогда кто?

Славная девушка, спортсменка и комсомолка Галя Скобейда, согласилась бы вынести из института черновики секретных расчетов только ради одного человека в мире – Саввы Ильинского; и только два человека на свете рискнули бы обратиться к ней с такой просьбой – сам Ильинский и, от его имени, Евгений Гуревич, да вот только он переоценил степень доверия Гали, и она сообщила о его странной просьбе Исаеву. Как там сказала мне Леночка? «Человек или люди, которые обратились к Гале Скобейде, были ему знакомы и опасности, по его мнению, не представляли» – ну конечно, что опасного в несчастном Гуревиче? Но на роковую встречу в Сосновке пришел не он. Тогда кто? И не потому ли Яна вышла на связь с ним не в воскресенье, когда маневр с мертвыми двойниками сработал и их розыск был уже прекращен, а во вторник, после того как в сфере вероятностей отразилось убийство Исаева и Скобейды и привлекло внимание Яны к тому, кто его совершил?

– Ну так что, знал Гуревич, что ты задушил девушку?

– Ничего он не знает, – просипел дядя Володя. – Спятил совсем, на работу не ходит, дома сидит, на таблетках. Едва в психушку не отправили, я не дал. Повредился в уме на своих инопланетянах, все плакался, что в Комитете ему не поверили, в газеты хотел обратиться. Умный, а дурак. Ну, я его постепенно так подвел к мысли, что это здесь ему не верят: коммунисты – материалисты, что с них взять. А вот на Западе – другое дело, там в США летающие тарелки с 1947 года исследуют, там и поверят, и меры примут. Нужно только взамен что-то предложить. Скажи, говорю, помощнице Ильинского, что ты хочешь его работу продолжить, пусть принесет все бумаги, какие сможет. Думал, хоть черновики получить, и то дело. А тут вдруг сам Ильинский звонит! Сука, чувствовал же, что подвох… рискнуть решил… Э, ты что делаешь?!

Я засунул ему в рот скомканный обрывок наволочки, обвязал вокруг головы полосами из простыни, проверил еще раз, хорошо ли держат узлы, стягивающие куль из одеяла, и вышел из номера, повесив на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ».

Нужно было бы отойти от «Советской» подальше, но сил у меня не было. Я кое-как добрел по проспекту Москвиной[53] до сквера у большого собора, нашел телефон и набрал номер.

– Опять ты, Адамов. – Голос Жвалова показался мне спокойным и как будто усталым. – Не угомонишься никак? Или все-таки сдаться решил?

– Привет, Жвалов. Знаешь такого майора Горбаня Владимира Владимировича?

– Допустим. И что?

– Тогда допусти еще, что этот майор Горбань, известный в определенных кругах как дядя Володя, убил в ночь на вторник особиста Института связи ВМФ Исаева и сотрудницу того же НИИ Галину Скобейду с целью завладения черновиками расчетов по проекту такому секретному, что я по телефону даже не буду его называть. Допусти так же, что указанный дядя Володя мною задержан, полностью в содеянном изобличен и что в моем распоряжении имеются удавка, которой убили Скобейду, со следами крови последней, а также крови этого твоего Горбаня, его пистолет, из которого застрелили Исаева, а также упомянутые черновики, на которых дядя Володя руками своими тоже наверняка наследил предостаточно. Допустил, Жвалов?