Роберт посмотрел ему в глаза и продолжил:

– Надо любой ценой восстановить охлаждение. Иначе топливные элементы будут плавиться один за другим… короче, мы рискуем получить серьезный выброс.

Петер, один из старых опытных техников, хотел что-то сказать, но промолчал. Сложил руки на груди. И Хайнц увидел на левом предплечье вытатуированный череп – очень подходящий в их положении символ.

У Хайнца зашевелились волосы на затылке.

– Сколько у нас времени? – решился все же спросить Петер.

– На прикид – не больше часа, – стараясь избежать похоронных интонаций, сказал Хайнц. – Кто-нибудь знает уровень радиации в реакторном зале? И какая там температура?

Роберт сел на стол. По лицу его струился пот, сорочка покрылась темными пятнами.

– Десять зивертов, если верить эксплуатационникам. Температура – около шестидесяти градусов.

Хайнц кивнул.

Десять зивертов – смертельная доза. Гарантирована острая лучевая болезнь с неизбежным смертельным исходом. Он вспомнил Кнута Сведберга – еще до того, как были обнародованы детали, Хайнц прекрасно знал, через какие муки тот прошел. Неукротимая рвота, выпадение волос, необратимые повреждения костного мозга, тяжелые неврологические симптомы.

– Как мы можем восстановить охлаждение? – спросила Соня.

Собранно и решительно.

– Надо что-то придумать… – вздохнул Роберт и склонился над своим лэптопом.

Через десять минут в зале управления было не протолкнуться. Прибежали техники и инженеры с «Форсмарк-2» и «Форсмарк-3», спасатели.

Роберт, как начальник смены, еще раз кратко описал повреждения. Если в ближайший час не будет восстановлено охлаждение, реактор взлетит на воздух. Второй Чернобыль.

– Морская вода? – спросила Соня.

Роберт кивнул.

– Погубим реактор, но у нас нет другого выхода. Над ликвидацией утечки будем работать параллельно. Все согласны?

Никто не сказал ни слова.

В зале стало очень тихо. Только периодически, с равными промежутками, вскрикивали сирены.

Похоже на палату интенсивной терапии, где попискивают мониторы, регистрирующие сердечный ритм, давление и насыщение крови кислородом у безнадежно больного пациента.

Безнадежно больной реактор. Сегодняшний день он не переживет.

Хайнц посмотрел на Роберта.

– Ну что ж… тогда приступаем, – сказал тот.

Топот ног в абсолютной, безжизненной тишине.

Буквально через три минуты доложили, что запустить морскую воду в реактор невозможно – заклинило вентиль.

Хайнц и Роберт бросились к компьютеру. За несколько секунд начальник смены вывел на экран чертежи станции.

– По-видимому, вот здесь, – он дрожащим пальцем показал на дисплей. – При взрыве наверняка пострадала гидравлика, которая управляет клапаном.

– Есть ручное управление… – начал было Хайнц, но Роберт посмотрел на него так, что он осекся.

– Ты же знаешь, что туда нельзя войти.

Кому и знать, как не Хайнцу, доктору физических наук… Но у него начал созревать план. План, которым он не мог ни с кем поделиться, потому что тогда бы не смог его осуществить.

– Там же всего шестьдесят градусов… как в холодной сауне.

– Плюс десять зивертов. Абсолютно смертельная доза.

– Знаю…