В бинокль я увидел, как один из матросов буксира отрубил на корме пару канатов, прикреплённых к первому плоту. После этого буксир начал разворот, чтобы уйти назад в Зею. Между тем снаряды начали рваться рядом с плотами, на которых началась паника. Люди начали падать в воду. Стрельба с китайского берега нарастала.

– Ваше высокоблагородие, они что, своих расстреливают? – повернув в мою сторону голову, спросил лежащий за пулемётом Журба.

– Я вижу то же самое, что и вы все. Да, расстреливают!

Казаки на позициях загомонили, поминая по матери узкоглазых и их происхождение от различных животных.

С последних плотов, находящихся ещё в Зее, китайцы, умеющие плавать, начали прыгать в воду и плыть на наш полуостров и зазейский берег.

– Что с ними делать будем, ваше высокоблагородие?! – указывая на пловцов, вновь спросил меня Журба.

Я смотрел на китайцев, пытающихся вплавь добраться до полуострова, и не мог отдать приказ на открытие огня по ним. Афганистан и Чечня многое во мне изменили, так же как и та боль, которую причинили мне хунхузы в этом мире. Но отдать приказ на расстрел беспомощных людей я не смог. При этом понимал, что среди них могут быть сочувствующие ихэтуаням, и они способны ударить в спину в самый неподходящий для нас момент. Прикинув, что к нам на полуостров плывет не больше сотни китайцев, отдал приказ не стрелять.

«Если что, этих привлечем к копанию окопов. Сто-двести ходя – это не три тысячи», – подумал я, отдавая распоряжение.

Между тем избиение каравана плотов с китайцами самими же китайцами продолжалось. Один из снарядов попал в плот, и тот раскололся, в результате чего все находящиеся на нём полетели в воду. Буксир «Бурлак» получил снаряд в левую скулу и начал быстро тонуть, с него в воду посыпались матросы и поплыли на наш берег.

Передние плоты течением Амура начало прибивать к китайскому берегу, и обстановка стала ещё ужаснее. Выскочившие на берег то ли ихэтуани, то ли регуляры начали безжалостно рубить пытавшихся выбраться на берег безоружных сограждан.

«Что же, “благовещенская утопия” состоялась. Пускай не так, как в моём мире, но состоялась», – подумал я, опуская бинокль на грудь.

– Тимофей Васильевич, позвольте вам представить редактора и издателя «Амурской газеты» господина Кирхнера Александра Валерьяновича, – произнёс полицмейстер Батаревич, мгновение назад подошедший ко мне вместе с мужчиной лет сорока, одетым в косоворотку, пиджак и брюки, заправленные в сапоги. На голове у Кирхнера была фуражка с чиновничьей кокардой, из-под её козырька торчали очки, усы и борода, как у кота Базилио из фильма про Буратино, роль которого сыграл Ролан Быков.

– Приятно познакомиться, господин капитан, – вежливо произнёс Кирхнер, а потом затараторил: – Господа, это просто бесчеловечно! Как можно убивать своих сограждан без суда и следствия? Хорошо, что фотограф газеты заснял бесчинства ихэтуаней и маньчжурской военщины. Необходимо правду об этих событиях довести до международной общественности.

Я, стоявший у кромки берега полуострова в устье Зеи и наблюдавший, как продолжается избиение китайцев и маньчжуров, которых мы попытались переправить на их берег, аж вздрогнул от этих фраз. Настолько и тон, и содержание были похожи на визги правозащитников типа Новодворской и Ковалева в моём времени.