Она держит в поднятых над головой руках гладиус Броя остриём вниз. — Сдохни, тварь! — сипло кричит она, опуская клинок.

ТУК!

Мира трясёт старого пирата, лежащего на спине, за культю и кричит: «Спазм!», а Брой что-то вяло шепчет и глядит в небо.

ТУК!

Не уходите, гаспадин, — шепчет Таколя, и я чувствую торопливый поцелуй, а потом трещит ткань и тонкие девичьи пальцы поднимают мою ладонь и прижимают к молодой груди. — Ведь ещё награда, — дрожащим от испуга голосом лопочет северянка. — Не уходите, пажалюста. Вы самый лючший.

Не знаю, что меня зацепило. Скорее всего, не это совершенно неуместное сейчас прикосновение к телу юной девы, и не поцелуй трясущихся губ, а смешное слово «Пажалюста», обвивающее меня во мраке небесно-голубой паутиной. Это слово многократно повторялось эхом, и настойчиво приковывало к себе внимание. А после очередного «ТУК!» тьма ослабила хватку, и я осознал себя лежащим на грубо сделанной волокуше, которую тянула по тропе берсеркерша, а дождь прекратился.

Рядом топал бледный как смерть, тяжело дышащий Брой. Он прижимал к себе переставшую кровоточить культю, а целой рукой нёс, держа за испачканные кровью и грязью светлые волосы, голову рыцаря. Таколя шла сзади, ведя за руку тихо хныкающего мальца.

Я обернулся. Впереди плелась, опустив плечи Мираэль.

Увидев, что я пришёл в себя, северянка грустно улыбнулась.

— Гаспадин, — тепло промолвила она.

К этому моменту мы взобрались на какой-то пологий холм, и наша процессия остановилась.

— Дерьмо, — пробасил Брой, в голосе которого чувствовалась бесконечная горечь.

Пересилив себя, я поднялся с волокуши с тем, чтоб снова едва не упасть, так как остатки бездны закружили небо, лес и горизонт в одну круговерть, а в ушах встал противный свист. Но всё же я смог остаться на ногах, только вцепился рукой в плечо неживой женщины, горячей от заклинания, как печка.

С холма виднелась бухта. У пристани стояла, тихо покачиваясь, бирема, на борту которой оставался только привязанный к мачте синеец, и это непонятно, так как моряки не являлись частью рыцарского копья, и хотя бы охрана должна остаться.

А в залив входил ещё один боевой корабль. Три ряда вёсел длинного, остроносого, как дельфин, судна, быстро поднимались и опускались. Парус был свёрнут, чтоб встречный ветер не мешал приближаться к берегу. По палубе сновали люди. Я старался разглядеть флаги, но не мог их найти.

— Полное дерьмо, — повторно процедил пират, с досадой сплюнув под ноги.

Уходим к схрону, — тихо произнёс я и сглотнул чувствуя, как внутри появляется тугой комок сильной обиды. Обиды на богов, на рыцарей и на этот остров. — Нам нужно приготовиться к новым пряткам.

— Плостите, пажалюста, — залепетала Таколя, на глаза которой навернулись слёзы. — Это всё из-за меня. Плостите.

Я тяжело вздохнул. Не судьба нам попасть домой.

— Мира, пойдём, — произнёс я, переведя взор на вглядывающуюся вдаль племянницу, а та вдруг повернулась и показала на боевое судно трясущейся от усталости рукой.

— Это «Разящий», — произнесла она дрогнувшим голосом. — Это папа.

Мира повернулась к морю, начала махать руками и сипло кричать.