Действительно, обхохочешься. Две сумасшедшие бабы собираются встретиться на острове близ Нагасаки и схватиться не на жизнь, а на смерть. При этом первая надеется убить вторую, закопать ее, а потом вернуться к детям и как ни в чем не бывало продолжать растить их. Вторая точно так же рассчитывает разделаться с первой, после чего попытается законным путем усыновить Синдзи и Хироки. В обоих случаях результат сильно смахивал бы на гротеск: Наоко в роли убийцы выглядела так же убедительно, как Аюми — в роли заботливой матери.

Но каков бы ни был исход схватки, оставался еще один человек. Отец детей. Эта мысль действовала на Наоко успокаивающе. Она не сомневалась, что Пассан уже обо всем догадался, но от этого не стал меньше любить своих сыновей. Синдзи и Хироки были для него в этой жизни всем. Наверное, ей следовало рассказать ему об этом раньше, объяснить мотивы своих поступков, воззвать о помощи. Почему она этого не сделала? Что ей помешало? Гордость. Она скорее умрет, чем признается, что обманывала его.

У японцев есть поговорка: «Вчерашние цветы — это сегодняшние мечты». Она могла бы добавить: «Вчерашние ошибки — это сегодняшние кошмары».

Она еще раз обдумала свой план. В Нагасаки она прилетит в десять вечера. До порта доберется на такси. Там наймет лодку до Ютадзимы — наверняка найдется рыбак, который согласится переправить ее на остров. Переночует на месте, в синтоистском святилище. На заре наточит меч.

И станет ждать.

Никто на свете не в силах помешать ей осуществить задуманное. Кроме, может быть, Пассана. Где он сейчас? Сумел ли выследить ее? Конечно сумел. Он ведь лучший в мире полицейский.

Она натянула на лицо спальную маску и постаралась заснуть. Вскоре мысли начали путаться. Впрочем, несмотря на дремоту, на задворках сознания продолжала биться одна, самая упорная: ее дети родились из чрева ведьмы. Чтобы снять с них проклятие, ведьму надо убить.

Аюми Ямада никогда не была красавицей.

Фотографии, которые госпожа Акутагава нехотя показала Пассану, запечатлели круглолицую девочку с длинной челкой, закрывающей лоб, и маловыразительными чертами. Стоявшая рядом с ней Наоко на каждом снимке — в школьной форме, летнем платье или куртке — казалась все более привлекательной.

Больше в коробке с памятными мелочами ничего существенного не нашлось: ни адреса Аюми, ни дневника, проливающего свет на взаимоотношения двух подруг, ни документов, указывающих на физический недостаток Наоко.

Из дома родителей они поехали к Сигэру, который жил в корейском квартале Син-Окубо. Пассан не стал подниматься в квартиру. Воспользовавшись паузой, дошел до банкомата и снял с карточки наличные. Он даже успел съесть, стоя на тротуаре, чашку лапши соба, — учитывая прием, оказанный в доме четы Акутагава, на сэндвич от «мама-сан» рассчитывать не приходилось.

Сигэру вернулся не с пустыми руками: нашел визитку психиатра. Такэси Уэда жил и принимал пациентов в квартале Сугамо, в северной части города, неподалеку от Син-Окубы. Кроме того, шурин выяснил, где находится Ютадзима. Оказалось, это не храм и не район Нагасаки, а остров, расположенный примерно в сорока километрах от побережья.