— Я сперва обиделся на Григория Ивановича и даже надерзил ему. Но теперь, понимаю, что был не прав. И я благодарен ему за товарищеское, пусть строгое, внушение. При случае скажите ему об этом.

По мнению Михаила Степановича, это было мужественное и честное признание, и он от всего сердца простил Черномазову его служебный проступок и подумал даже, что был несправедлив к нему.

Но вскоре, недели через две или три, произошло незначительное само по себе событие, точнее сказать, не событие даже, а вовсе несущественный эпизод, который, однако же, заставил Михаила Степановича серьезно призадуматься.

В середине дня он вышел в приемную за какой-тосправкой к секретарю редакции. Черномазов не сидел за своим столом, а находился в дальнем углу комнаты и, стоя на раздвижной лесенке, отыскивал что-то на самой верхней полке огромного редакционного книжного шкафа.

Михаил Степанович не стал окликать его, отвлекать от поисков и, остановившись посреди приемной, заговорил о чем-то с Машенькой.

В это время входная дверь в приемную открылась и вошли двое: полицейский офицер в чине поручика, высокий, сухощавый, с перетянутой ремнем осиной талией и с запоминающимся лицом кавказского типа, и следом за ним некто в штатском, пониже и поплотнее, с круглой, совершенно невыразительной физиономией. Окинув опытным взглядом приемную и безошибочно определив, кто есть кто, штатский подошел к Михаилу Степановичу, показал ему свой документ и сказал, что он вместе с господином поручиком должен осмотреть все помещения редакции.

— Позвольте узнать, какова причина обыска? — осведомился Михаил Степанович.

— Не обыска, осмотра, — поправил его филер.

— Ну, допустим, осмотра?

— Получены сведения, что в вашей редакции находятся лица, не имеющие вида на жительство в Санкт-Петербурге, — строго и почти торжественно произнес филер.

— Можете ^проверить. Свидетельствую, что таковых лиц в редакции нет, — сказал Михаил Степанович и подал филеру свой паспорт.

— С вами мы побеседуем, когда закончим осмотр, — сказал до того молча слушавший их полицейский офицер каким-то странным, резко гортанным голосом.

Черномазов оглянулся на этот резкий возглас. Михаил Степанович стоял лицом к нему и хорошо видел, как насторожился секретарь редакции при виде полицейского офицера, точнее сказать, при виде полицейского мундира, так как и офицер и филер стояли к нему спиной.

Михаил Степанович подумал еще, как бы Черномазов не ввязался опять в какое-нибудь препирательство с полицией, но ему и в голову не могло прийти, сколь странно поведет себя секретарь редакции.

Все дальнейшее произошло так стремительно, что никто из присутствующих не успел и слова произнести.

Полицейский офицер, обратив внимание на пристальный взгляд Михаила Степановича, направленный поверх его головы куда-то в глубь комнаты, оглянулся, и тогда Черномазов увидел лицо поручика. Черномазов вскинул руки, как бы пытаясь закрыться ими, но от резкого движения потерял равновесие и свалился с лесенки. Видно, сильно ушибся, но тут же проворно вскочил на ноги и быстро скрылся за дверью, ведущей во внутренний коридор, соединяющий редакцию с типографией.