Кроме того, он считает, что всё это выдумка – якобы Эйгир всё придумал, чтобы добраться до Ореста и Электры. А письма и всё, что с нами произошло, – фейк.
– Да брось, – обычно отвечаю на это я. Достаточно вспомнить письма стотридцатилетней давности и прочие предметы, которые мы нашли замурованными в здании станции и под мостом, а также в ящичке под Дубом ленсмана. Или дерево в лесу, на котором кто-то вырезал буквы. (Примечание! Заметно было, что буквы вырезаны не вчера, а очень-очень давно.) Разве мог Эйгир всё это устроить?
Думаю, он каким-то образом узнал о существовании писем Акселя. И, вероятно, именно директриса украла ту копию письма, которую я хранила за стиральной машиной. Эйгир пытался раскрыть тайну, о которой говорилось в письмах, понять связь между земным излучением и звездными полями и подчинить их своей воле. Но для того, чтобы это осуществить, ему требовалась помощь Электры.
– Может быть, – отвечает обычно Орест. – Но если всё это придумал не Эйгир, то какой-то другой псих. Вероятно, Аксель? Он же верил в земное излучение! – фыркает Орест. – Подумать только! Неважно, когда всё это было придумано – сейчас или сто пятьдесят лет назад, – это в любом случае неправда. Нет никаких линий земного излучения и никаких небесных сил, управляющих нами!
Однако есть несколько моментов, которые Орест не может объяснить.
1. Как получилось, что я выбрала виолончель с царапиной в форме буквы S среди всех других? Тот самый инструмент, когда-то принадлежавший Сильвии. Почему именно эта виолончель привлекла меня после того, как я попробовала играть на многих других?
2. И почему Орест переехал в дом напротив моего, а не куда-нибудь в другое место, – через много месяцев после того, как мне купили виолончель?
3. Последнее и самое необъяснимое: как так вышло, что мы нашли закопанную в земле старинную астролябию со стрелкой, которая выглядит в точности так же, как родимое пятно у Ореста на руке?
Как ты всё это объяснишь, Орест?
Тут он обычно просто пожимает плечами, улыбается и смотрит на меня своими темными глазами. Хотя он и не может этого объяснить, для него это ничего не меняет.
А я – я сижу за своим дубовым письменным столом и пишу, пытаясь вспомнить всё, что нам с Орестом пришлось пережить за последние месяцы, до мельчайших деталей. Доски стола широкие и чуть перекошены. Странно даже подумать: когда они были маленькими желудями, Аксель еще не родился, и Сильвия тоже, и даже Нильс Эрикссон – никто из нас. Годовые кольца образуют на досках темные узоры.
СВЖБХРЪМ и Орест – получается ГТБРГВКЗ.
СВЖБХРЪМ и Электра – получается ЛИНИИДИК.
СВЖБХРЪМ и Малин – получается ХИСХЦХХФ.
Это ничего не значит.
Но Аксель писал: «Пусть последние будут первыми». Если поставить последнюю букву в начале, то получается ФХИСХЦХХ.
«Все неизвестные прочь», – писал Аксель в своем письме.
Если убрать все Х, то в конце концов получается ФИСЦ. Как если посмотреть на большие буквы в надписи на фоторамке с рыбами: Fun In Sunny California. ФИСЦ как сокращение от ФИДЕС СЦЕНТИЯ. Вера и наука.
Вот и попробуй объяснить это, Орест!