Алек вспыхнул:
— Но я не Моисеевич, извините. Я…
Черкасов опустил огромный кулак на стол.
— Все вы Моисеевичи! Живи, короче, пока. Но темы секретные не трожь! Не твоего пархатого ума дело! Понял?
Алек опустил глаза:
— Понял.
Затем, не поворачиваясь, попятился, нащупал дверь, открыл и кое-как вывалился в коридор. Закрыл дверь и огляделся по сторонам. В коридоре никого не было. Алек вобрал воздух в грудь, на мгновение замер и с чувством, смачно харкнул на дверь. Впрочем, тут же испугался и быстро-быстро размазал рукой плевок. И не успел Черкасов прислушаться к странным звукам за дверью, как Алек уже мчался в приемную ректора Рунге — аж через три ступеньки.
Гений
Вице-президент Академии наук и ректор Института кибернетической физики Илья Иосифович Рунге раскладывал на столе платежные ведомости, хотя вовсе и не ректорским делом было распределять премии и гонорары за напечатанные в издательстве работы его сотрудников. С недавних пор у терпящего системный крах института при почти полном отсутствии бюджетного финансирования появились собственные источники и статьи дохода. Прежде всего это произошло из-за лоббирования интересов коммерсантов, готовых на определенных условиях участвовать в научных программах, — из тех, кто еще верил в российскую науку и ее будущее, и из тех, кто вовсе в нее не верил, но готов был конвертировать уже заработанный научный капитал в твердую валюту. Приходилось считаться с первыми и мириться со вторыми.
Илья Иосифович поправил по очереди беретку, очки, галстук и почесал седую академическую бородку. Доходы от самостоятельной хозяйственной деятельности вовсе не росли, как хотелось бы, они скорее скакали как блошки. Но подскакивали все реже и реже и все ниже и ниже. В двери появилась секретарь.
— Илья Иосифович, к вам просится Кантарович.
Рунге посмотрел поверх очков на девушку и пожевал воздух вставными челюстями.
— Ну-ну. Приглашайте. И вот что… сделайте мне… нет, нам, чайку. Гостю можно без сахара. А мне положите и размешайте три… нет, два куска, — академик Рунге тоже не отличался расточительностью.
Через минуту секретарь внесла два стакана чая. Один хрустальный в серебряном подстаканнике, другой — обычный, с алюминиевой ложкой внутри, но без сахара. Вслед за ней в кабинет просочился и взволнованный Алек Кантарович. Он почтительно поклонился и тут же подсел к столу. Положил на стол папочку с бумагами и затараторил, не давая старику перевести дух:
— Илья Иосифович, доброго здоровья! Скажу вам честно и откровенно, это просто гениально. Ге-ни-аль-но! Ваша работа — украшение науки!
Рунге растерялся; последний свой труд он опубликовал в конце 1982 года. С тех пор так и не сподобился.
— О чем вы? — заинтересованно прокряхтел он. — Какая работа?..
— Как же, Илья Иосифович? — поднял брови Кантарович. — Ваш труд по охлаждению ракетных двигателей!
Рунге закряхтел и пожевал воздух. Новый зубной протез никак не хотел вставать на место и все еще притирался к челюстям. Он чмокнул.
— Да-да. Как же, как же. Помню. Ах, если бы не смерть вождя… — он мечтательно закатил глаза.