Отец некоторое время смотрел на них, а потом щелкнул затвором, чтобы достать гильзу.
– Придется пойти за ними, – сказал он.
Перебросив ружье через плечо, он выбрался из засады, и мы пошли через вереск, направляясь в ту часть пустоши, которую я совсем не знал.
Олений вожак был стар. Его шкуру покрывали ссадины и шрамы, на рогах виднелись зазубрины и сколы, оставшиеся после прежних боев. Отец попал ему точно над глазом, и рана зияла, напоминая яркую пышную хризантему. По крайней мере, он умер без мучений. Пули, предназначенные для крупняка, убивают быстро и милосердно.
Из открытой пасти безвольно свисал язык, и мухи, ползавшие до того по овечьим орешкам, уже занялись носом убитого животного. Когда Отец приподнял голову оленя носком сапога, они с тихим жужжанием разлетелись.
– Бедняга дурак, – произнес он. – Ума не приложу, почему они не остаются у себя в Вайрсдейле.
– Должно быть, что-то их гонит сюда, – заметил я.
– Что бы это могло быть? – сказал Отец, окидывая взглядом пустоши. – Тут вроде ничего нет, так ведь?
Он еще раз взглянул на вожака и пошел дальше, стараясь выбрать в болоте, развороченном оленями, дорогу посуше.
Сходите в пустоши в конце года, и вы сразу же поймете, почему приходилось оставлять гроб на месте, если погода портилась и тучи нависли над землей. Тащить деревянный ящик с содержимым обратно в долину или дальше, до Вайрсдейла, значило получить еще нескольких трупов. К тому же люди суеверны, и на ум им немедленно приходила мысль о злых духах, бродивших здесь, потому что их тела когда-то бросили неумехи родственники. Им сразу вспоминались Буря и Дьявол, оседлавший ветер. Это ведь так просто – снова его разбудить.
– Ну да, ну да, но это не мы, Джонни-паренек, – говорил Старик. – Не слушай, что люди болтают. Их там не было. Не видали они, что сделал Гидеон Деннинг.
В 1912 году – а к тому времени фабрикой управлял Джекоб, сын Ричарда Арнклиффа, – собственность на землю перешла к Гидеону Деннингу, и он, в отличие от своих предшественников, проехался на север посмотреть, что собой представляют долина и пустоши.
Честолюбивый по характеру человек, он рано повзрослел. Поднялся он по служебной лестнице при правительстве Асквита и занял важный пост в Министерстве иностранных дел, когда ему еще не было сорока лет. В Браунли Холле висела его фотография. Он-был явно не лишен сходства с молодым Уильямом Батлером Йетсом: пенсне, ястребиный нос, прическа в беспорядке. По сведениям, он был разносторонне одарен: талантливый писатель, оратор, историк, знаток и коллекционер древностей, он говорил на большинстве европейских языков, более чем прилично владел китайским и был способен выражать свои мысли на хинди, урду и бенгали. Плюс к тому он мог бы преуспеть еще в ряде занятий, будь он склонен выбрать их для себя: он ходил под парусом, играл в бридж, прилично фотографировал, был неплохим велосипедистом, играл на виолончели. Говорят, что у себя на столе в Уайтхолле он поставил шахматную доску с начатым Будапештским гамбитом или Скандинавской защитой в качестве своего рода напоминания тому, с кем он беседовал, что он уже продумал ситуацию на семь ходов вперед. Ему нравилось расстраивать ожидания и загонять других в угол.