—И все-таки, — прервал его Гумилев, — чего вы хотите от меня?

—Помощи в организации социальных сетей и защиты каналов связи от репрессивных мер со стороны государства. Вероятно, в условиях социальных волнений правительство будет отключать оппозиционные сайты и усилит цензуру в Интернете. Специалисты вашей корпорации могли бы создать дублирующие сети и разработать методики борьбы с цензурой. Если оппозиционная молодежь будет вооружена новейшими технологиями, ни милиция, ни ФСБ ничего не смогут этому противопоставить.

—Очень неплохо зарекомендовала себя технология «Блэкберри», — мягко перебил политтехнолога Браун. — Знаете, что это такое?

Гумилев кивнул.

—Сеть элитных смартфонов для бизнесменов, заинтересованных в том, чтобы сохранять свои переговоры в тайне. Но в России эта технология запрещена.

—Полагаю, вам не составит труда создать российский аналог «Блэкберри». Назовите ее, скажем, «Черника». — Советник добродушно рассмеялся.

—Ну и, разумеется, финансовая поддержка тоже будет нелишней, — поспешил добавить Беленин. — Политика — дело дорогое, один я расходы на выборы не потяну. Надо будет всем ребятам скинуться. С Фрикманом и Пороховым-Куршавельским я уже говорил, они не против. Надо будет еще Кисина потрясти, а то как на первую строчку в списке «Форбс», так он тут как тут, а как на демократию отстегнуть, так его днем с огнем не сыщешь.

—А что же господин Абрамович? — поинтересовался советник.

Беленин замялся.

—Роман, боюсь, в этом деле участвовать не будет. Ему и так хорошо — сидит у себя в Лондоне, что ему о судьбах России думать?

—При необходимости, — серьезно сказал Браун, — мы сумеем убедить господина Абрамовича, что о судьбах России можно думать даже в Лондоне. Теперь я хотел бы кратко обрисовать позицию моей страны относительно ваших будущих выборов.

«Пожалуй, начинается самое интересное», — подумал Гумилев.

—Соединенные Штаты заинтересованы в том, чтобы Россия двигалась дальше по тому пути, который она сама избрала в 1991 году и с которого она, к сожалению, свернула после ухода Бориса Ельцина с поста президента. Поэтому мы хотели бы, чтобы партия, главой которой в скором времени станете вы, Михаил Борисович, не просто приняла бы участие в политической жизни страны, а стала бы базой для демократического кандидата на выборах 2012 года.

—Вот это правильно, — ввернул Кальмаров, преданно глядя на американца.

—Теперь о том, кто может стать таким кандидатом, — продолжал Браун, не обращая на шахматиста внимания. — Сейчас в вашем обществе самый больной вопрос — кто пойдет на выборы: Путин или Медведев, а может быть, и тот и другой сразу. Скажу без обиняков, господа: для Соединенных Штатов оба эти варианта неприемлемы.

—Как, — удивился Уткин, — даже Медведев? Он ведь либерал!

—Весьма умеренный, — отрезал советник. — Разумеется, если сравнивать его с Путиным, бывшим офицером КГБ, то Дмитрий Анатольевич более близок западному человеку. Во всяком случае, он не позволяет себе ностальгировать по временам Советского Союза, тогда как Путин показал свое истинное лицо, назвав распад СССР «величайшей геополитической катастрофой». Но этого, увы, мало. Медведев слишком уважает Путина, слишком тесно связан с ним… как это сказать правильно? Да, есть такое русское слово — духовность. Так вот, духовная связь между ними слишком сильна. Возможно, это хорошо для отношений между президентом и премьером, но для США — нет.