«Всё» наступило гораздо раньше, буквально через несколько секунд. Казалось, прямо в буксах, осмотренных внимательным железнодорожником с офицерской выправкой, начался быстротекущий физико-химический процесс со значительным выделением энергии в небольшом объёме за короткий промежуток времени. Щебенка, выбитая с насыпи, картечью вжикнула в разные стороны. Вагон подпрыгнул на рельсах, как косуля, застигнутая врасплох на водопое, сгорбился в воздухе, согнувшись пополам, рухнул обратно на грешную землю, ломаясь сам и ломая всех, находившихся в нем. Паровозик, на секунду встав на дыбы, как ретивый конь, с размаху грохнулся обратно на рельсы, ткнулся рылом в приземлившиеся обломки, навалился на них всем своим стальным туловищем, размазывая по шпалам и насыпи то, что секунду назад было вагоном первого класса, пронзительно завопил, истекая паром. От разбитых керосинок слабо пыхнул огонь и пошёл заниматься, прогуливаясь по горючим обломкам.

– Главное – поставить себе цель, чтобы было на что издалека любоваться, – глядя с ближайшего пригорка на железнодорожный апокалипсис, задумчиво произнёс Распутин. – Илларион Михайлович, а вы со взрывчаткой, кажется, переборщили.

– В самый раз, Григорий Ефимович, – зло прищурился сапёр, меняя холодную железнодорожную фуражку на привычную тёплую папаху, – меньше нельзя. Скорость – никакая, отделались бы легким испугом, демоны.

– Ладно, оставим кесарю кесарево. Пора! Нас заждались в Петрограде. Знать не знал, что отсюда до столицы можно добраться по лесозаготовительным узкоколейкам.

– Век живи – век учись!

– Уважаете Сенеку?

– Хороший философ, – улыбнулся Ставский. – А вот денег жалко. Так взять и подарить… Нет, чтобы на хорошее дело использовать, фильм снять добрый, чтобы душа пела, а не эти ужасы, что наша студия выпускает.

– Ищите во всем положительное, Илларион Михайлович, – приобнял штабс-капитана за плечи Распутин.

– И что же хорошего – выбросить миллион на ветер?

– Если у вас нет денег, то разлука с Родиной вам не грозит.

– Логично…

Тонущая в коротком мартовском вечере железнодорожная станция стряхнула с себя сон, разноголосо загомонила, осветившись огнями переносных фонарей. Замелькали серые офицерские шинели и чёрные куртки железнодорожников. Панические вопли гражданских штафирок причудливо сплелись с короткими отрывистыми военными командами. Вокруг царского вагона в подобие каре сбились, ощетинились штыками конвойцы. Штабные суслики бестолково толкались по перрону и станционным постройкам, хрустели битым стеклом, выкрикивали бестолковые распоряжения и фонтанировали версиями одна глупее другой.

– Немцы прорвали фронт!

– Мятежники захватили шестидюймовки!

– В тендере прятали взрывчатку – сдетонировала!

Рузский, как и положено командующему фронтом, пришёл в себя первым. Не тратя времени на наведение порядка и выяснение причиненного ущерба бывшему самодержцу, он опрометью бросился к станции, птицей влетел в комнату связистов.

– Петроград! Родзянко! Срочно!

– Здравствуйте, Николай Владимирович, – встал со стула скромно сидящий в уголке помещения Батюшин.